Гюнтер сделал короткую паузу и затем, глядя прямо в глаза майору, отчеканил:
– К тому же я не исполняю обязанности командира роты!
– То есть как?! – изумленно воскликнул Ридель. – Мною было подписано соответствующее распоряжение, которое должны были до вас довести!
– Я его не видел! – негромко, но очень твердо произнес лейтенант.
– Хорошо, я выясню, в чем дело, – сказал майор, поморщившись. – Правда, мой адъютант уже третий день валяется с пневмонией и температурой под сорок, а его помощник идиот, каких мало, и постоянно все забывает!..
Здесь Ридель внезапно умолк, видимо, сообразив, что вначале следует навести порядок в своем ближайшем окружении, а уже потом требовать отчета от других. Впрочем, майор привык в общении с подчиненными всегда оставлять последнее слово за собой и сейчас от этого правила отступать тоже не собирался. После непродолжительного молчания он повернулся к Эриху фон Тиссену и приказал:
– Обер-лейтенант, дайте мне ваш бинокль!
– Господин майор, это небезопасно, – возразил тот, – солнце светит нам в лицо, и противник может заметить блики от линз! Давайте вернемся на наблюдательный пункт и все рассмотрим через стереотрубу!
– Фон Тиссен, я не люблю повторять! – категорично заявил Ридель, протягивая руку. – Не заставляйте меня ждать!
– Слушаюсь! – козырнул обер-лейтенант.
Сняв с шеи ремешок, он передал бинокль командиру батальона, сделал шаг в сторону и, подобно каменной статуе, замер на месте, плотно сжав губы и тупо уставившись перед собой. Весь облик фон Тиссена словно говорил: «Я вас предупредил, господин майор! Теперь умываю руки!»
Но Ридель этот своеобразный протест даже не заметил. Он посмотрел на часы, показывавшие без одной минуты десять, затем подошел к вырубленной в стенке траншеи широкой ступеньке, встал на нее и, приподнявшись над бруствером, приложил бинокль к глазам.
– Идите сюда, Хаген! – не оборачиваясь, позвал он. – Не бойтесь, злые русские вас не подстрелят!..
Больше майор ничего сказать не успел. Приглушенно хлопнувший выстрел и короткий болезненный вскрик слились практически в один звук. Ридель, неестественно взмахнув руками, повалился грудью вперед и медленно сполз на глинистое дно траншеи, где и застыл, глядя безжизненными пустыми глазами в яркое голубое небо…
* * *
…Первый готов! – воскликнул сержант Поздняков, проводив торжествующим взглядом скрывшееся за бруствером тело вражеского офицера.
Он перезарядил винтовку и снова приник к прицелу. В некотором отдалении раздался одиночный выстрел из СВТ.
«Вот и старшина подключился!» – шмыгнув носом, удовлетворенно отметил Сергей.
И тотчас инстинктивно втянул голову в плечи, потому что немцы очухались и открыли по полю беспорядочный ураганный огонь. Тем самым гитлеровцы допустили большую ошибку, поскольку, во-первых, абсолютно не имели понятия, куда и по кому стрелять, соответственно, палили вслепую, напрасно расходуя боеприпасы, а во-вторых, высовываясь из окопов для ведения огня, становились легкой мишенью для остававшихся невидимыми советских стрелков. За подобное безрассудство, а возможно, и скудоумие многие представители «высшей расы» очень скоро и поплатились…
– Бах! – вдавил спусковой крючок Поздняков, и худощавый фельдфебель, обливаясь хлынувшей из пробитой артерии кровью, замертво рухнул навзничь.
– Бах! Бах! – прозвучало левее с небольшим интервалом, и опытный пулеметчик, за год пребывания на Восточном фронте не получивший не единой царапины в тяжелых боях, ткнулся лицом в приклад «MG-42», а его напарник с воплем упал на колени, зажав ладонью простреленное плечо.
