– Я борщ люблю. Густой, чтобы ложка стояла.
– А вот на стоянке свеклой разживемся да сальцем – я вам такой борщ заварю, все встанет! Галифе порвете!
– У меня галифе крепкие!
– А в галифе?
– И в галифе все в порядке. – Спокойно смотрит на шкипершу. – Женщина вы, я вижу, аккуратная, блюдете себя…
– Блюду, – смеется шкиперша, – ох, блюду!
– …вот после обеда и проверим!
Шкиперша наклоняется через стол, громко шепчет:
– Я, как обедом вас накормлю и вы отдыхать приляжете, приду вроде как кваском вас угостить. А вы уж моему бутылку-то поставьте за работу, за клетку эту…
Начальник конвоя деловито сворачивает два блина, жует, запивает чаем.
– А еще, Федор Федорович, – жарко шепчет шкиперша, – я вас в баньке попарю, я люблю с мужиками в бане…
– Супруг-то ваш, Клавдия Михайловна, на сколько старше?
– Супруг? Какой он супруг – больной да порченый… Его немки испортили, он теперь по-людски-то ничего делать не умеет. А на сколь старше, я и не спрашиваю, на что мне. Как мой первый законный – силы, что у жеребца, ровня моя, красавец, ну прямо как вы, – на фронте пропал, тут этот прилабунился. Я тогда в леспромхозе работала, на раме с мужиками. У меня уж девка была, а он с войны вернулся и с сынком один остался, бабу у него забрали да сослали, до сих пор ни слуху ни духу. Так и живем, и там не разведенные, и здесь не расписанные…
Начальник конвоя встает, оправляет гимнастерку:
– Ну, накормили, напоили, теперь можно наравне с голодными биться.
– Вы подождите, Федор Федорович, я вас так откормлю, жена не узнает!
Начальник конвоя выходит на палубу. Лысый шкипер увлеченно колотит клетку из свежевыструганных реек. Возле него с чурочками-обрезками возится босоногий мальчик лет девяти.
– Верка, стамеску подай! – кричит шкипер.
Голенастая белобрысая девочка-подросток с красным прыщеватым лицом медленно подходит к шкиперу, держа руки за спиной:
– А ты полай!
Шкипер замахивается на нее, но останавливается, встретив взгляд ее пустых светлых глаз.
– Дай сюда! Барахло!
– Сам барахло!
Девочка уходит, позвав брата:
– Пошли, Гринь, в «гости» играть!
– Ну как, товарищ начальник, – шкипер кивает головой на клетку, – принимаете работу?
Начальник конвоя деловито обходит клетку, пробует оторвать рейку, та держится мертво.
– Без пользы! – щерится шкипер. – Как в Освенциме!
– Ты не шути так, Степан Степанович! Не надо.
* * *
В рубке лихтера сизо от дыма. Рыбацкий начальник, все в том же дождевике, но с открытой головой, на которой выделяется белая полоска лба над самыми бровями, сидит в переднем углу, под самым окном, и готовит очередную «козью ножку».
– Как, Петрович, – больше для поддержания разговора, чем из делового интереса, справляется Дворкин, – в Енисейске-то за пару дён управимся?
Петрович сыплет на клочок газетки махорку-крупку, сворачивает, слюнявит большим красным языком.
– Бог даст, управимся, Николаич.
– Смотри, Петрович, – весело говорит Дворкин, – не подведи!
– Петрович никогда никого не подводил!
– Да я знаю! Уж сколько мы с тобой на Севера ходим! – Вдруг опускает окно рубки, высовывает голову, кричит:
– Доброе утро, Елена Ивановна! Как спалось?
– Здравствуй, здравствуй, Петр Николаевич! – басит снизу бригадирша. – Да спасибо, только я думала, что забежишь, поможешь устроиться. А тебя на молодых потянуло. Не рано ли?
– В самый раз, Елена Ивановна! Только это племяшка моя, из деревни вывез.
– А-а, я уж испугалась, вдруг до самой Сопкарги одной спать придется? Там-то меня жених ждет, звать Медведь, фамилия Белый.
