– А еще я поцелую тебя в копчик, чтобы ранка быстрее зажила.
Мое имя Шок.
Нет, это не розыгрыш офисных сучек. Таких подробностей мои анатомии они знать не могут. Я ведь с ними ничем не делюсь и штаны перед ними не снимаю.
– Откуда ты всё это знаешь? – говорю я строго.
– Что знаю?
Я встаю с его колен.
– Что «что»? О моем пятне и болячке!
На меня глазеют новые подружки, с синхронной оторопью на лицах-дублерах. Бесят уже.
Рыжий с удивленным видом поднимается, становится рядом и, наклонившись к моему уху, чтобы не потерять голос в музыке, говорит:
– Вообще-то, всё было при свете.
Мое имя Остолбенение.
Как? Что? Что за?..
Я не знаю, что сказать, что пропищать, что простонать.
Наконец крик сам вырывается из моего горла:
– Что было? С кем у тебя там что было? Не со мной. У кого-то тоже рыбка…
Как вспышка перед глазами: я вижу перед собой озадаченного Рыжего, но вижу его… голым. Нет, не вижу так, словно у меня рентгеновское зрение, а будто я догадываюсь, очень точно догадываюсь, как он выглядит сейчас без рубашки. Он хорошо сложен, крепкие руки, кубики на прессе, татуировка на плече…
– У тебя тату на плече? – я указываю на него пальцем.
Рыжий с воздетыми бровями приподнимает руки и оборонительно выпячивает ладони, будто я угрожаю ему заряженным пистолетом, а не дрожащей кистью.
– Алис, успокойся, ты чего?
– У тебя есть тату?! – рычу я, продолжая целиться в него рукой.
Да я сейчас всех тут перестреляю к чертям собачьим, если не увижу то, что хочу. Патронов у меня хватит на всех. Я буду укладывать замертво одного за другим каждого золотого молодого, пока он не покажет мне свое плечо. На котором есть тату. Не знаю, откуда я это знаю, но знаю наверняка, оно есть. И это… ящерица?
– Есть?! – снова бросаю я.
– Ты же видела, – говорит Рыжий.
– Показывай!
Он расстегивает пуговицы рубашки и оголяет плечо.
У него на коже красуется ящерица. Ну конечно, ящерица. Именно такая, какую я представляла, с растопыренными лапками и извилистым хвостом.
Этого не может быть. Я же не ясновидящая какая-нибудь, иначе я бы не вылезала из казино. Я будто видела его раньше, просто забыла. Я забыла, как видела голого мужика?
– Мы че, с тобой спали? – ворчу я.
Подружки-близняшки сидят с выпученными стеклянными моргалками и разинутыми ртами.
Рыжий смотрит на меня глазами обиженной собаки.
– Алис, ты чего, не только копчиком ударилась?
– Не называй меня так… – психую я.
– Алис…
Музыка, гремящая из всех колонок в зале, теряет свою форму и превращается в беспощадную какофонию. Панорама перед моими глазами становится размытой, будто с помехами из-за плохого телесигнала. Мир словно сужается.
Я делаю медленные шаги назад, отходя от Рыжего и забредая в толпу дергающейся в танце молодежи, словно в ожившее кукурузное поле.
Он стоит и наблюдает, как я удаляюсь с лицом сломанной куклы. Да, я не чувствую лица, оно словно пластиковое. Не могу даже моргнуть.
Музыка орет невозможно. Но шум в моей голове заглушает ее.
Это сон?
А может, я уже покончила с собой и теперь спокойно лежу в кровавой ванне в синем платье? И это всё – потусторонняя иллюзия, переход в новый мир?
Мой мозг придумал эту арену и этот театр. Он показывает мне, как выглядит и звучит моя персональная преисподняя.
Ну конечно, я сейчас не здесь, мое тело не здесь, а там, где я вскрыла себе вены. Таксист-лодочник перевез мою душу из зоны живых в пристанище мертвых. И, пройдя через врата, ведущие в бездну, я попала в тот самый ад, где всё горит и разносятся вопли… невнятные вопли беснующихся в танце людей.
