Ну разве можно было поверить в то, что этот грубиян был тем самым добрым человеком, который приказал служанке принести мне еды и теплые вещи в темницу? А потом и просил за меня перед этим жутким Военегом, чтобы тот выпустил из заточения.
Совершенно два разных человека.
Я прищурилась и уже открыла рот, чтобы достойно ответить этому хаму, но поняла, что это бесполезно. Похоже, все окружающее общество было таковым: грубым, неотесанным. А этот красивый опасный молодчик был обычным его представителем. Что с него взять? Возможно, он и не представлял другого обращения с женщинами.
Потому я как можно ласковее улыбнулась, чтобы посильнее позлить его, и ехидно вымолвила:
– Благодарю, Чарослав. Когда ты держишься на расстоянии, мне это нравится гораздо больше, чем когда хватаешь руками. Потому впредь воздержись от общения со мною.
С достоинством королевы я поспешила вперед, высоко подняв голову.
– Холодная гадина, погоди у меня, – процедил он в спину, но все же не стал преследовать меня, оставшись стоять на месте.
Сделав вид, что не услышала его слов, я вновь окрикнула служанку, и Инга быстро догнала меня.
Возвращались мы с Ингой в крепость быстро, стараясь больше не останавливаться. Я поняла, что это все же была плохая идея – гулять по городу без сопровождения. Просто в своем мире я привыкла жить в безопасности. Здесь же явно царствовали другие нравы и порядки.
Но открыто признавать перед Ингой, что оказалась неправа, я не хотела. Не стоило показывать свою невежественность, все же Златовея выросла здесь и должна была предугадать, чем чревата прогулка молодой девицы с одной служанкой.
Но теперь я окончательно утвердилась в мысли о том, что окружающий меня мир несправедлив, и не только к женщинам, которые не имели здесь никаких прав, но и к бедным людям. В этом городе, а похоже, и во всей стране господствовал закостенелый патриархат и сословное разделение общества на слуг и господ. И это мне совсем не нравилось. Все же я родилась и выросла в стране Советов, где все были равны, по крайне мере, так нас воспитывали партия и комсомол. И такое мироустройство более отвечало моему мировоззрению, чем деление людей по уровню дохода.
– Ох, госпожа, очень опасаюсь, что попадет нам. Господин Чарослав наверняка все расскажет вашу мужу, когда тот вернется.
– Расскажет, и что из того, Инга? – безразлично пожала я плечами, оглядываясь на служанку, которая семенила за мной.
Мы уже миновали подвесной мост через широкий ров и вошли в крепость. Воины-охранники поклонились мне головами в знак почтения.
– Как бы вам снова в темницу не угодить, – продолжала сокрушаться служанка. – И мне вместе с вами.
Я резко остановилась уже во дворе крепости и сказала:
– Инга, прекращай всего бояться. Страх и угодничество порождают насилие, а уверенность в себе и сила духа – уважение. Понимаешь?
– Вам хорошо говорить, ваша милость, вас, может, господин Военег и пожалеет. А меня точно прикажет высечь! – всхлипнула она.
– Никто никого не высечет. Я не позволю.
– Правда?
– По крайне мере, постараюсь убедить мужа, что ты не виновата. Скажу, что это я приказала тебе идти со мной.
– И вы не побоитесь заступиться за меня? – удивилась она.
– Нет. Обещаю, что не дам тебя в обиду, Инга.
– О, благодарю вас, госпожа! Вы так добры. Последние дни вы сама не своя. Такая смелая и добрая, – улыбнулась она.
– Инга, пошли быстрее. Я хочу переодеться и до ужина еще осмотреть крепость.
