– Да. Я все поняла. Мне отец не рассказывал про это все, оттого я и не знаю.
– Отец ваш? Он же помер, когда вы малюткой были. Разве он мог вам говорить об этом?
– Нет, конечно, Инга, я оговорилась. Мой дядя, хотела сказать, – заявила я, вспомнив, как ее сестра Иринга упоминала о нем.
Служанка понятливо кивнула, а я облегченно выдохнула. Едва не спалилась, все-таки надо было как-то узнать, кто я такая и откуда родом.
– Инга, пойдем туда, там вроде булки и пирожки продают.
– Как прикажете, ваша милость.
Мы поспешили на другую сторону шумного рынка. Кругом было много разномастного народа, и на нас то и дело оглядывались прохожие. Я не понимала, в чем дело. То ли именно на меня, то ли оттого, что мы были с Ингой одни.
Я же шла в высоко поднятой головой, наслаждаясь своей молодостью и внезапно дарованной мне красотой. Одета я была в длинное темно-красное платье из дорогой бархатной ткани и с серебряным кованым поясом на талии. А также в легкий светлый плащ и белые сапожки.
Еще дома Инга помогла расчесать мне длинные спутанные волосы, и я заплела их в две толстые косы, доходившие до бедер. Я чувствовала себя как знатная девушка или дама средневековья, каковой, впрочем, и была.
– Но мы еще хорошо живем, госпожа, – вздыхая, продолжала служанка, семеня на шаг позади меня. – Я имею в виду нашу Елизарию. Некрас рассказывал, что в Налагии люди живут не больше пяти лет или и того меньше.
– Налагии? Что-то я слышала о ней, – соврала я.
– Ну как же, это же проклятый северный край. Где вечная мерзлота и снег лежит десять месяцев в году‚ а полярная ночь по полгода и света белого нет. Говорят, там очень страшно. Ведь не зря туда всех разбойников и воров ссылают. Некрас сказывал, что лучше смерть на костре, чем такое наказание. Ведь кто попадает в Налагию, сразу становится бесправным рабом. И мрут там люди за несколько лет от тяжелой жизни или замерзают насмерть.
– Жуть какая. Но зачем же туда ссылают тогда?
– Так это же наказание. Чтобы не казнить преступников, а по-доброму с ними поступать. Там, говорят, медведи дикие по улицам ходят и людей рвут, а разбойные шайки управляют всем. И никакого там спокойствия и добра нет. Вечный холод, смерть и ночь.
От страшных слов Инги по моему телу даже пошли мурашки, и я посильнее запахнула светлый дорогой плащ на груди.
Неожиданно рядом с нами раздались какие-то крики.
– А ну, голодранец, положи булку на место! – закричал один из торговцев, ударив по руке чумазого мальчика лет восьми.
Паренек испуганно отскочил от злого торговца, боясь новых побоев. Я же нахмурилась, наблюдая за этой нелицеприятной картиной.
– Пострел, иди-ка сюда! – позвала мальчика женщина, которая торговала овощам неподалеку. Она сунула ему в руку фрукт. – На вот, возьми яблочко.
Я наблюдала, как мальчик принял протянутое яблоко, большое и красивое. Мой взор прошелся по этой женщине лет тридцати в добротной одежде и платке и далее переместился к ее прилавку. Глаза расширились, так как я наконец увидела на этом рынке что-то приличное.
Я схватила Ингу за руку и потянула ее в сторону торговки с овощами.
– Ну-ка пойдем туда, посмотрим!
