– Вы знакомы с самим Троцким?
– С Лёвой? Конечно, мы вместе работали в Америке в одной социал-демократической газетке. Через моих знакомых удалось собрать деньги на возвращение в Россию. Мы часто с ним спорим. Я хоть и поддерживаю на данном этапе большевиков, но откровенно ему говорю – вы заменяете диктатуру пролетариата диктатурой одной партии. А это огромная ошибка, которая рано или поздно может привести к краху всей советской государственности. По национально-политическим и территориальным вопросам, на мой взгляд, тоже сделано много неверного, ошибочного. Нельзя было подписывать Брестский мир и давать независимость Украине, Эстляндии, Курляндии и прочим. Следовало продолжать держать Германский фронт, до победы Антанты оставалось совсем немного и тогда на нас союзники смотрели бы совсем иными глазами. Да они буржуи, да они недруги, но есть мудрая поговорка – держи друзей близко, а врагов еще ближе. В этом мы с Лёвой едины, но Тяпкин-Ляпкин настоял на мире.
– Кто?
– Ну, Ленин, кто же еще. Так его Лёва называет. Однажды в Швейцарии Ульянов купил себе ботинки. Вышли они на прогулку с Лёвой. Ботинки сильно натерли ноги Ленину. Он уговорил наивного Лёву с ним поменяться обувью, мол, умирает, больше не может идти. Леве ботинки оказались малы, но Ульянов напрочь отказался снова меняться, скакал рядом и дразнился: так тебе, так, помучайся, как я мучился. Ну, Лева в сердцах и окрестил его Тяпкиным-Ляпкиным, прохвостом. Интересно, что Ленин не обиделся. Во, говорит, еще одна хорошая для меня партийная кличка – Тяпкин-Ляпкин.
– Странно слышать подобные речи о вожде мирового пролетариата от красного комиссара.
– Повторяю, да, я большевик, мне пока нравятся «красные» лозунги: «Мир народам, земля крестьянам, фабрики рабочим». Посмотрим, как это будет воплощаться в жизнь.
– А Учредительное собрание?
– Что Учредительное собрание?
– Ну, белые воюют за Учредительное собрание. Вам их лозунги не нравятся?
– Ах, это Учредиловка. Одна свара и ничего более. Свобода для России всё равно, что медведю рояль. Разломает и снова в лес убежит. И потом, в белых лозунгах много о смерти – «Умрем за родину», «Отечество или смерть», «Лучше смерть, чем гибель России». Это признак обреченности. Они сами чувствуют, что их время ушло. Хоть и говорят, что воюют за демократию и свободу, но какую реальную свободу они могут дать людям? Если победят, генералы снова осядут в своих роскошных поместьях, капиталисты на фабриках, заводах, будут пить французский коньяк, курить гаванские сигары, а бывшие солдаты продолжат, как и раньше, гнуть на них спину. Да, возможно, они пойдут на существенные уступки рабочим и крестьянам, но суть общества от этого не изменится. Рано или поздно опять случится государственный кризис и все начнется заново: революция, насилие, смерть… И это уже будет окончательный конец Рюриковой Руси.
– С вами интересно, – честно сказала Елена.
Сама подумала: правду про него Вербер говорил. Надо же какой оригинал – служит комиссаром в Красной Армии, член Реввоенсовета, дружит с «Лёвой», но еще не решил, будет ли ему дальше по пути с большевиками.
Замок заскрежетал. Солдаты принесли миски с кашей и хлебом, недобро взглянули на арестантов, не сказав ни слова, удалились. Вербер облегченно вздохнул – думал опять пришли его бить. Попросил еще воды.
Днем в селе началась отрывистая пальба. Елена и Аркадий прильнули к окну, столкнулись ненароком лбами, замерли, взглянув друг на друга, рассмеялись.
