Снежная рапсодия - страница 9




Слава богу, что время было невоенное, конец шестидесятых годов прошлого столетия. Мой Лёнька Королёв вернулся со службы живым и здоровым, возмужавшим и повзрослевшим.


Я в то время училась на первом курсе пединститута. Он пришёл из армии осенью. Я хорошо помню, как в августе была в Узбекистане и там, увидев на базаре тёплый добротный свитер, купила ему в подарок. Не знаю, почему мне сейчас это вспомнилось? Когда он пришёл из армии, то принял подарок как должное. Это тоже почему-то запомнилось…


Будучи студенткой, я жила в общежитии и приезжала домой только на выходные. Хорошо помню, что наши встречи происходили обычно на улице. Мне было хорошо с Лёнькой, когда мы бродили по заснеженным улочкам и переулкам посёлка, наблюдая за полётом снежинок, укрываясь от мороза в подворотни и подъезды домов. Мне было радостно и приятно, что он здесь, рядом, и такой, каким я его всегда представляла.


Однажды он внезапно поцеловал меня. Это был сладкий поцелуй на морозе! В течение месяца или двух мы встречались. В эти дни он был мой и для меня одной. Он умел целовать. Я не могла оторваться от его губ, пахнущих чем-то мужским, настоящим. Да, это было счастье! Тогда впервые я ощутила в душе музыку. Может быть, это была музыка снега, который дарил нам возможность счастливых мгновений?


Вокруг всё было белым-бело. Пушистые снежинки спускались на землю, укутывали её и нас своим снежным одеялом. И нам было всё равно, куда унесёт нас капризная вьюга и что будет завтра. Потому что сегодня был наш день – праздник Счастья и исполнения желаний. Мне хотелось, чтобы весь мир знал об этом.

«Когда метель кричит, как зверь —
Протяжно и сердито,
Не запирайте вашу дверь,
Пусть будет дверь открыта.
Пусть будет тёплою стена
И мягкою – скамейка…
Дверям закрытым – грош цена,
Замку цена – копейка!» —

поют в зимние вечера мои подруги в Германии песню Булата Окуджавы, а я, глядя на них и вслушиваясь в знакомые слова песни, вспоминаю о сокровенном.


Зима в тот год была особенно длинной. Казалось, всё время было подчинено ей. В марте снег почти прекратился, потемнел, огрубел, осел. Картины природы уже не радовали глаз, а душа замерла в предчувствии перемен.


Вновь играла радиола, но на танцы мы ходили всё реже, и я видела Лёньку уже не каждое воскресенье. У него появились новые друзья, другие занятия, о которых он почти не рассказывал. Я всё еще радовалась, что стану королевой, и терпеливо ждала прихода короля. За короткими встречами следовали новые ожидания.


О чём он думает? Есть ли у него мечта? – такие мысли приходили мне часто, но я старалась их отогнать. В то время во мне поселилась обида. Она разрасталась, как снежный ком. И я уже не видела красоты возрождающейся природы. Я ушла в себя, но ещё теплилась искорка надежды. Может, мне только кажется, что я ему не нужна? Может, это моя мнительность не даёт радоваться тому, что имею?


Я пригласила Лёньку приехать ко мне в общежитие, чтобы познакомить с подругами по комнате, с незнакомым ему миром моей студенческой жизни.


Хорошо помню, что в тот день зима ещё раз пыталась отвоевать у весны свои права. Было очень холодно. Основательно замёрзшая, стояла я на остановке, глазами выискивая Лёньку среди пассажиров, выходивших из переполненных автобусов. Они сменяли друг друга согласно маршрутному расписанию. Лёньки среди них не было. Три часа ожидания на морозе помогли мне понять, что я не любима. В тот зимний вечер я ещё пыталась оправдать моего короля, каждый раз давая ему время, отсрочку, до прихода следующего автобуса. Тогда он так и не приехал. Причина оказалась банальной: у него не было перчаток.