Последний раз она бралась за кисть несколько месяцев назад, когда пыталась закончить одну из старых работ, но после разрыва с Артемом вдохновение будто исчезло. Картины, которые раньше оживали под ее рукой, теперь казались ей пустыми и бездушными.
Она решительно толкнула дверь. Запах масляных красок и холстов ударил в нос, вызывая неожиданную волну воодушевления. На мольберте все еще стояла незаконченная работа – пейзаж, который она так и не смогла доделать.
Но она решительно сняла с мольберта старый, покрытый пылью холст и заменила его чистым. Ее рука потянулась за простым карандашом, и Олеся почувствовала, как легкое волнение охватывает ее. Пальцы немного дрогнули, когда она сделала первый штрих, но уже через мгновение она полностью сосредоточилась на линии.
Штрихи ложились на бумагу уверенно, один за другим, словно в голове уже был готовый образ. Она начала с контура – строгий, немного заносчивый силуэт. Потом добавила детали: чётко очерченные брови, прямой нос, мягкий изгиб губ, который почти превращался в улыбку, но не до конца.
Каждый штрих погружал её все глубже в процесс, и Олеся уже не замечала, как время летит. В комнате было тихо, только скрип карандаша нарушал эту тишину. Её дыхание стало ровным, а сердце билось в унисон с движением руки.
Очнулась она лишь тогда, когда подняла голову и встретилась взглядом с глазами на портрете. С полотна на неё смотрел иронично улыбающийся Максим Сапсан.
Она отступила на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. Её сердце наполнилось гордостью, но одновременно и странной тоской.
– Вот тебе и прощай, – прошептала она про себя, проводя рукой по краю мольберта, – Похоже, ты вернул мне вдохновение, Максим Сапсан.
После минуты размышлений Олеся отступила на несколько шагов и накрыла портрет тканью, словно оберегая его от чужих взглядов. Этот рисунок, эти два дня вместе будут принадлежать только ей.
Дорога в город была бесконечной. Максим ехал, поглядывая на занесённые снегом поля, и думал о доме… Доме родителей, который так давно покинул и куда не так часто возвращался. Почему?
Этот вопрос возник неожиданно. У него не было какого-либо сильного недопонимания с родителями. Ну, разве что отец был суров к нему с братом, если уж сильно косячили. А ещё с детства приходилось тяжело работать на ферме. Выращивали всё: от зелени до картошки; от курицы до коровы; и даже пруд с зеркальными карпами тоже был.
В свои шестнадцать Максим твёрдо знал, что у него будет другая жизнь. Фермерство – это тяжёлый труд, бесконечная рутина от рассвета до заката, где всё зависит от погоды, рынка, удачи. А он мечтал о контроле, о чётком плане, где каждый шаг ведёт к успеху. Город звал его возможностями, перспективами, независимостью.
Максим не жалел о своём выборе, но почему-то именно сейчас, после двух дней вне привычного забега к новой вершине, он впервые задумался: а так ли сильно он рвался прочь или просто хотел доказать что-то себе и отцу? Ведь был переломный момент… Максим вспомнил этот день до мельчайших деталей. Он тогда собрался с духом, выбрал момент, когда отец не был занят, и впервые открыл перед ним свои мечты. Рассказал, что хочет уехать, поступить в университет, построить карьеру в городе, работать с финансами, а не с землёй.
Отец слушал его молча, не перебивая, и это было даже хуже, чем если бы он начал спорить. А потом, когда Максим замолчал, ожидая хоть какой-то реакции, прозвучало это короткое, жёсткое:
