– Дорогие, эм-м-м… земляки!
Повисла долгая пауза, которую Харитон Ильич заполнял, шурша листком с речью и шмыгая носом.
– Дорогие, значит, земляки! Мне отрадно видеть здесь молодых и пожилых. Вместе, значит.
Скосив глаза в шпаргалку, Харитон Ильич не нашел нужного текста, а потому прочитал первый попавшийся абзац.
– Наполеон сказал о Бородинском сражении: «Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нём показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми».
Оторвав взгляд от шпаргалки, Харитон Ильич счел своим долгом пояснить текст своими словами:
– Это когда французская армия под председательством Наполеона, значит…
Раздались жидкие хлопки. Ободренный ими, Харитон Ильич сложил шпаргалку вчетверо и взмахнул ею над головой.
– И мы вместе с нашими предками, ядрен-батон, должны это самое!
На этом месте пламенный оратор неожиданно стушевался. В голове ни к селу, ни к городу завертелось: «Смело мы в бой пойдем за власть Советов, и как один умрем в борьбе за это!» Он торопливо развернул бумажку, и снова невпопад прочитал.
– Дорогие ветераны и труженики тела!
На заднем плане из толпы раздался чей-то смешок, но тут же смолк, будто прерванный пулей. Камера дрогнула но тут же вернулась к трибуне. Харитон Ильич в кадре занервничал еще больше.
– Вы все вместе видите, как с каждым днем увеличивается патриотизм. Растет, это самое… спорт. И мы отказываемся от спиртного. Боремся, значит, с вредными привычками.
Скосив глаза в шпаргалку, Харитон Ильич продолжил:
– У нашего славного города славные традиции. Но мы должны многое сделать для возрождения и становления духовности и культурности нашего народа. Дадим пример нашим соседям. Пусть Славин будет площадкой для экскрементов…
Камера снова дрогнула, смешок в толпе раздался более отчетливо, но снова смолк. Харитон Ильич, близоруко щурясь, поднес шпаргалку к самому носу и, собрав волю в кулак, закончил:
– Э-кыс-пе-ри-ментов… по воспитанию, значит, нового поколения в духе, значит, патриотизма. Я, товарищи, кончил!
Оркестр вразнобой заквакал марш, и Харитон Ильич, утирая пот, спустился с трибуны.
Камера сменила план. Харитон Ильич, недовольно щурясь, стоял на фоне здания городской Думы. За правым плечом развивался флаг Славина.
– Ну, как я? Ничего, ядрен-батон? – поинтересовался Харитон Ильич и смущенно кашлянул.
– Отлично выглядите! – воскликнул бодрый голос журналиста за кадром.
– А мне сюда смотреть? – Харитон Ильич перевел взгляд на камеру.
– Нет-нет, общаетесь с корреспондентом! – ответил все тот же голос.
– Понятно… – обреченно сказал Харитон Ильич, отвел глаза от камеры и потянул руку к микрофону.
– Нет-нет! Микрофон пусть держит журналист.
– Понятно. – снова сказал Харитон Ильич, и, не зная, куда пристроить руки, принялся теребить полы пиджака.
– Работаем! – Воскликнул голос за кадром и протараторил:
– Ваше сегодняшнее выступление как-то связано с началом предвыборной кампании?
Харитон Ильич испуганно отвел глаза, поискал ими кого-то, стоящего за камерой, не нашел, откашлялся, помолчал, еще раз откашлялся и замямлил:
– Я это… Вообще-то к другому готовился. Я про патриотизм… Можно?
– Можно! – милостиво согласился голос за кадром.
– У нашего славного города славные традиции. Но мы должны многое сделать для возрождения и становления духовности и культурности нашего народа… Вместе. Да, вместе. Ведь что? Ведь когда недоверие с друг другом – это плохо. Когда доверие с друг другом – это хорошо. Это, значит, здорово… Ну… Ну, все. Вы там сами вырежете что-нибудь?
