– Ты мне нравишься, и …, – он помедлил, – я не хочу с тобой расставаться.
Эйфория улетучилась. Стало тяжело дышать. Мы были в тупике. И, кажется, для Глеба наша близость что-то значит.
Надо все обдумать.
Я спешно встала и нашла брошенное платье. Одевалась в тишине.
Глеб оставался лежать. Слышалось его сопение.
Собравшись, я замерла. Думала, может он что-то скажет, но Глеб молчал. Я осторожно подошла к нему, тронула лицо рукой. Но что такое, его щеки влажные. Сердце сжалось. Прикоснувшись к ресницам пальцы снова намокли. Глеб безмолвно страдал. Я прильнула к его губам в нежном поцелуе, он не ответил.
Я прошептала:
– Прости меня. Но я ни о чем не жалею. Это было лучшее, что произошло со мной за последнее время.
И я ушла. Решительно и быстро. Помедли – осталась бы здесь навсегда.
Я брела в промозглом мареве, слезы градом катились по щекам. Улицы были пусты. Ноги слабели. Обессилив, я решила вызвать такси.
Серебристый форд подъехал через десять минут и отвез меня домой. Все было кончено.
Из окна такси я заметила – свет в нашей квартире не горит. Видимо, Фил уже спит.
Нарочито медленно я шла к лифту, а потом долго не могла вставить ключ в замок.
Стараясь не шуметь, я зашла в квартиру и скинула куртку. А когда огляделась – заметила огоньки в темноте. Тут и там горели сотни маленьких свечей. Я обомлела и щелкнула выключателем.
На кровати, застеленной красным шелковым бельем, спал Фил. От света он зашевелился.
На одеяле, на полу, повсюду, лежали разноцветные лепестки роз. Цветочная дорожка вела в ванную и на кухню. Я осторожно пошла по мягким лепесткам.
На кухне ждало угощение. Стол накрыт на двоих. Я заглянула в ванную, на дверцах душевой красовались витражные наклейки в виде сердец. Наша квартира за один вечер превратилась в логово купидона.
На кровати заворочался Фил.
– Оль, это ты? – сонно проговорил он.
– Да, привет, – я подошла к кровати, села на край и склонилась над Филом. Наши взгляды встретились.
Он хмурился и насторожено смотрел, на лице отразилось волнение.
– Малыш, сколько времени? Ты где была?
– За полночь. Мы, с Милкой, решили сходить в Революцию.
– Понятно. А я, – он оперся на локти, – приготовил тут кое-что для нас.
– Вижу, – я наклонилась к Филу и осторожно коснулась его губ. В груди жгло. К глазам подступали слезы. Еще немного и я сознаюсь.
Фил утянул меня в свои объятья. Его руки скользили по платью. Красный шелк, покрывающий Фила, спал, обнажив белое худощавое тело.
– Мне нужно в душ, – отозвалась я, зная, чем закончится такое объятие.
– Хорошо, мне тоже.
Мы встретились в ванной. Когда я зашла, Фил стоял спиной, окутанный обжигающим паром. Моя холодная кожа соприкоснулась с его горячей, породив волну возбуждения. Руки скользнули по талии Фила и скрепились в области пупка. Я прижалась к нему и поцеловала между лопаток. Кожа Фила под моими руками покрылась мурашками. Он повернулся, приподнял меня и поцеловал.
– Хочешь здесь? – прошептал он.
– Да.
Мы опустились на пол душевой. Фил сидел на коленях. А я – сверху. Мы задыхались от горячего пара и страсти. Разум затуманился, в глазах вспыхивали искры. На миг передо мной возникло лицо Глеба, но я мотнула головой и видение исчезло. Горячая вода обжигала кожу, но прикосновение тел обжигало сильнее.
Спустя час мы в халатах сидели за праздничным столом.
– Так сколько, в итоге, ты написал для нее картин?
– Двенадцать, по одному на каждый месяц. Все они для мужа. И еще пять лично для Аллы. Кстати, некоторые мои работы видели ее подруги. Им понравилось, и я дал свои координаты. Быть может позвонят. Такие серии картин с одним центральным сюжетом действительно интересные и оригинальные.
