– Сколько Вам лет?
– Если верить документам, тридцать два. Вас устроит такой ответ? – Аврора подняла глаза и внимательно посмотрела на Адель. Та, не выдержав этот тяжелый, направленный на нее взгляд, уткнулась в свой блокнот.
– У Вас сохранились заключения врачей о состоянии Вашего здоровья после аварии? Результаты обследований? Диагнозы?
– Рождение.
– Что, простите?
– Рождение. Рождение стирает память. Если Вы об этом… Мы не помним, что было с нами до рождения. А ведь там было много того, что и теперь влияет на нашу жизнь. В первые дни новой земной жизни мы еще помним отрывки из прошлой жизни, но затем воспоминания сменяются новыми впечатлениями. И мы все забываем.
Аврора взяла лист бумаги и с увлечением принялась рисовать. Адель внимательно следила за движением ее руки. Из всех имевшихся карандашей девушка использовала только простой, но делала это настолько ловко, и рисунки ее получались настолько реалистичными, что Адель спросила:
– Вы художник?
– Нет.
– Вы неплохо рисуете.
– Да.
Могла бы сказать «спасибо», – подумала Адель, но промолчала.
«Над этими рисунками работает человек с хорошо поставленной рукой, – заключила она. – А это значит, что показатели эмоционального состояния – сила нажима на карандаш, характер линий – не могут трактоваться верно, поскольку исключительно техничны». Однако рисунки в целом – их композиция, сюжет, особенности изображения различных объектов – заинтересовали Адель. Самым поразительным показалось ей то, что все рисунки Авроры – а этот был далеко не первый – получались абсолютно одинаковыми, вплоть до мелочей, как будто их распечатали на копировальном аппарате: темный силуэт мужчины, лицо не прорисовано, обозначены только глаза – две большие черные точки, полностью заштрихованные черным цветом, с особым нажимом. «Это ее страхи», – констатировала Адель.
– На большинстве Ваших рисунков присутствует один и тот же образ. Этот человек. – Адель указала на темный силуэт мужчины. – Это он Вас преследует?
– Возможно.
– Кто он?
– Я… не знаю.
Я открыла глаза и посмотрела прямо перед собой в темноту. Я точно помнила, что ложилась спать одна. Но теперь я явно ощущала тяжесть руки, переброшенной через мою талию. Холод немого ужаса пробрал меня насквозь. Меня обнимала мужская рука.
Я еще некоторое время лежала неподвижно, смотря в пустую темноту, а затем осторожно дотронулась до руки, перекинутой через меня, и от страха у меня онемели даже пальцы ног. Кто это?.. Я чуть пошевелилась, и большая мужская рука – теперь я отчетливо ощущала, что рука была огромной, – притянула меня назад, и я почувствовала своей обнаженной спиной его тело. Когда же он уткнулся лицом в мою шею, мне захотелось разрыдаться. Поборов сковавший меня до ступора леденящий ужас, стараясь не дышать слишком громко, я все же нашла в себе силы повернуться на спину и… никого не увидела. Тем не менее, невидимая рука продолжала прижимать меня к невидимой груди. Я с силой оттолкнула его, и мои руки провалились в пустоту. Я быстро включила свет… В комнате никого не было.
У меня снова галлюцинации. А я уж думала, что избавилась от них раз и навсегда. Когда я была подростком, ко мне тоже приходил черный дядька. Конечно, сам-то он черным не был, но одет он был во все черное и оттого казался мне черным. Он встречал меня у школы, провожал, плетясь за мной по аллее до самого дома… Он сидел со мной под липами у пруда и через мое плечо наблюдал за тем, как я корявым почерком писала школьные сочинения или рисовала что-нибудь в альбоме. Тогда я не боялась его. Тогда он был моим молчаливым другом… Другом, которого кроме меня больше никто не видел.
