откровенно, как и смерть от возвышенной меры искусства.
Сковырнут (не моргну) с междубровья заначенный чип,
и захлопнет зелёное око Божья программа,
в мою мать мою плоть, матерясь, запихают хрычи,
и на том успокоимся я и рóдная мама.
"Вот и всё", – отпуская от нёба язык, прошепчу
и к такой немоте, как сурок, скоро буду причастен,
что о ней на вселенском знакомым и всем прокричу,
выдыхая все лёгкие, чтоб не воскреснуть от счастья.
9 июня 2012 г.
***
Люди вокруг пугливы,
как скорпионы опасны,
носят пушистые гривы
и злые замыслы, Ватсон.
Ходят вокруг неслышно,
смотрят в меня незаметно
на расстоянии жизни,
на расстоянии смерти.
июнь 2012 г.
***
П-м
Я первая проникну в пустоту,
верней, провисну,
впрочем, я без тела,
пусть остаётся, обалдело
качая в нашей спальне радость ту,
что песню спела;
вот закачались полка, стул, полдня,
в котором уже не было меня.
Я там,
неважно, где,
там-там! –
встречайте! –
призрак, свет, звезду,
я первая с ума сойду,
я жду.
Быть может, здесь,
на солнечной поляне рая,
быть может, рядом,
на огненных подмостках ада,
сыграешь Данта?
Свою мечту.
Я туфли потеряла, крылья сбила,
жду.
21 июля 2012 г.
Грузили чай, изюм, бананы,
мадам с собачками искала капитана,
волна была спокойна, солнце
дарило человекам свет и стронций,
кровь грела плоть, и раздавались вены,
портал гудел, волна качала пену,
цвели улыбки и глаза влажнели,
играли скрипки, дети в тёмном пели,
а дети в пёстром на песке играли,
сияли плеши, плечи и кораллы.
Кричали птицы, убирали трап,
никто не спрашивал, куда идёт корабль.
28 июля 2012 г.
Райнер Мария Рильке. Зима
На окнах снег, на крыше грязный след,
тень у стены, пар из колодца,
позёмка, будто шелуха от слов…
Наестся мёртвых яблок и вернётся,
и извлечёт сознанье из часов.
21 августа 2012 г.
или:
Сорвётся старым снегом с крыш домов,
в седой горячке на тропе забьётся.
Наестся мёртвых яблок и вернётся
остановить сознание часов.
Майе
Званый ужин. Пракситель, Фрина, гости.
Пракситель:
Полёт резца, любовь и красота –
вот жизнь моя; венец творенья – мрамор,
лишённый внешних форм. И простота
являет скрытый мир, как в теле рана.
Прекрасны сила, молодость, мечта,
так абрисы рассеивает даль,
а свет и воздух строят панораму.
Фрина:
…Кричала я: "Пожар! О Зевс, пожар!".
И мой возлюбленный назвал творенье,
что было всех творений для него
дороже. Милый гений
мой не подозревал:
хитрила я. Он мне "Эрота" в дар
отдал (я – городу), таков был уговор.
Плиний:
Ни бог, ни человек не создали б такого,
жаль, время не удержит красоту.
Ты изваял, Пракситель, ту,
к которой шёл весь мир отбить поклоны.
Царь городу хотел простить долги
за обладанье чудом, горожане ж
не отдали нагую, что долг их
в сравненье с долгими, как обморок, ногами?
Неизвестный:
Она стоит с кувшином у воды,
ласкает влага чувственные ноги,
обнажена, как утром мир, о боги!
У ног одежда, будто лёгкий дым.
И вся она желанием объята
покоя, неги, сладострастья яда.
Дух:
Ты в камне создал жизнь, но красота
была смертельней жизни, был разрушен
чудесный сон природы, где-то там,
в глубинных руслах рек, в пучинах волн
седого моря, там растаял он.
Мир лицезрел красу, потом о ней он слушал
побасенки, вторая первой лучше.
Платон:
Она текла, как воздуха поток,
как первый день, была её улыбка,
сияла и стыдилась плоть, меж ног
вставало утро, робко, мягко, зыбко,
по телу разливало крови токи.
Дивились люди, и молчали боги.
Миг смерти камня жизнью задрожал.
Как чудны копии! Что был оригинал?!
