Сны и реальность Саймона Рейли - страница 2

– И в чем это проявляется? – я фыркнул. Судя по его изображениям на оставшихся у мамы фотографиях, отец был высоким кареглазым брюнетом. Высоким, может, я и буду, когда подрасту, а вот кареглазым – точно нет. У меня глаза синего цвета, точно не такие, как у Прохора Рейли. Брюнетом – если только свои светлые волосы покрашу в черный. Но зачем? Да и кожа у меня гораздо бледнее, чем у отца, как будто я редко бываю на солнце. Бабки, которые просиживали свои последние деньки возле подъезда на лавочке, и вовсе считали, что я чем-то болен и плохо питаюсь. Они ведь «спецы» в вопросах питания, когда утренних передач о здоровье насмотрятся.

– Прохор был хорошим человеком, – ответила мама, – умел понимать людей, всегда помогал им. Ты у меня такой же…

– Ты так говоришь, словно не на работу, а в суд в качестве обвиняемой собираешься. – Я положил себе овсянки и сел за стол.

– Просто я немного волнуюсь… – призналась она, уже в коридоре, надевая свои белые сапожки на шпильках.

– Ты справишься! – воскликнул я. – Ты же всегда справляешься, значит, и в этот раз тоже.

– Ну да, – кивнула мама.

Затем она взяла сумочку, нашла ключ, вздохнула и вышла из квартиры. Жаль, что я ещё не знал, что готовит этот день. Мама собиралась вовсе не на работу, а на встречу с Веригусом, чтобы расставить все точки над «i» и навсегда вычеркнуть его из своей жизни.

Я закрыл дверь за мамой и вернулся к своей остывшей овсянке. Уныло поковырявшись ложкой в тарелке, я подумал, что же люди находят в этой прелестной каше? В общем-то, в ней нет ничего необычного. Не понимаю, она же такая склизкая, что представляется, будто в твой рот проникает множество маленьких скользких пиявок, а вовсе не благородная каша аристократов, сваренная из отборных овсяных хлопьев.

«Если хочешь быть здоров, кушай кашу и посещай докторов», – возникла в голове дурацкая рифма.

Докторов я посещать не любил. Получалось так, что мама водила меня в поликлинику чуть ли не два раза в месяц, а то и чаще. А все из-за того, что ко мне липла всякая простуда и я имел свойство температурить неделями. При этом температура обычно не поднималась больше тридцати семи, но и не опускалась до нормальной человеческой отметки. Придирчивый врач не знал, какой диагноз поставить, осматривал меня, ставил ОРЗ, выписывал микстуры и отправлял на всякие прогревания, которые мало помогали. Он не мог найти причину моего состояния и начинал уверять маму, что я симулянт. Мама на это, как правило, обижалась и искала другого врача, история с которым повторялась…

Однажды, мамина двоюродная сестра предположила, что, может быть, какой-нибудь недоброжелатель сглаз наложил, и посоветовала обратиться к экстрасенсу. И мама решила поступить так, как советовала эта «мудрейшая» женщина, и повела меня к местной ведьме, которых развелось в Лесвинте пруд пруди, как лягушек в болоте. «Сниму сглаз за раз! Маг Иллория», – гласило объявление большими жёлтыми буквами на рекламе возле подъезда магички. Экстрасенсом оказалась престарелая дама, лицо которой выглядело настолько добродушным, что заподозрить её в обмане не представлялось возможным. Лукаво улыбаясь и поправляя свой многозначительный тюрбан, Иллория поклонилась и провела нас с мамой в свою обитель – большую комнату, мрачную и душную, с чёрными занавесками, которые не пропускали никакого лишнего света. Находиться там не хотелось, а хотелось стремглав выбежать на улицу за глотком свежего воздуха. Кислорода почти не хватало, было жарко, спёртый дурман ароматных свечей входил в резонанс с пространством, у меня разболелась голова. Усадив нас за круглый столик, покрытый чёрной вуалью, посреди которого покоился хрустальный шар, она, глядя на меня, произнесла: