– Входите, – произнёс профессор, не поворачивая головы.
Анненков вошёл, сделал несколько шагов и остановился.
– Простите за вторжение, Вениамин Степанович, – сказал он с лёгким наклоном головы. – Просто хотел сообщить: мы закончили. Все опрошены, все протоколы оформлены. Дальше – работа на стороне. Здесь нам делать больше нечего.
Рикошетников не повернулся, лишь едва заметно кивнул.
Анненков сделал ещё шаг вперёд, приблизился, но замер у края стола. Так замирают, зная, что один лишний шаг может нарушить и без того хрупкое равновесие.
– Вениамин Степанович, – продолжил он. – Остался ещё один вопрос.
Наступила напряжённая пауза, наполненная ожиданием ответа.
– Необязательный. Но важный для понимания.
Профессор не шевельнулся, лишь слегка дрогнули брови.
– Вы были с Софьей… – очень короткая, едва ощутимая пауза, – близки?
Пауза затянулась, становясь всё более напряжённой и тяжёлой.
Рикошетников медленно поднялся – не резко, а с усилием, как человек, которому снова стало больно дышать. Он подошёл к столу, встал напротив и опёрся руками на его край.
– Какого чёрта? – произнёс он тихо, без повышения голоса, но так, что воздух в кабинете ощутимо сгустился.
– Это не ваше дело, – продолжил профессор. – Это моя личная жизнь. Она не касается вашего расследования, ваших допросов и ваших списков, где всё разложено по колонкам. Вы копаете там, где должно оставаться молчание.
Анненков не отступил и не напрягся, лишь слегка наклонил голову.
– Вы правы. Лично меня это не касается.
Наступило короткое, напряжённое молчание, в котором Анненков словно ожидал реакции профессора.
– Но нас интересует всё, что связано с Софьей. Всё, что могло повлиять на произошедшее. Мы считаем, что это не просто трагедия. Есть основания полагать, что было убийство.
Профессор вздрогнул.
– Убийство?.. – переспросил он, с трудом находя голос. – Вы хотите сказать, что Софью убили?
Анненков кивнул медленно, придавая словам особую значимость.
– Мы пока не делаем официальных выводов. Но нельзя игнорировать один факт: у молодой, здоровой женщины не может внезапно произойти множественное кровоизлияние – в печени, почках, лёгких одновременно, будто органы разорвались изнутри. Это не совпадение, это не физиология. Это чьё-то вмешательство.
Анненков выдержал паузу и продолжил чуть тише:
– Чтобы добраться до правды, нам нужна полная картина, без пустот и недомолвок. Мы не собираем грязь. Мы ищем убийцу.
Профессор молчал несколько долгих мгновений, может быть, минуту. Внутри него что—то сжалось, затем отпустило, плечи поникли, дыхание сбилось, а взгляд уставился в одну точку на полу.
Он медленно сел, как человек, которому больше нечего охранять.
– Да, – наконец сказал он почти беззвучно.
Анненков не перебивал.
– Мы были любовниками, – добавил Рикошетников, – последний год.
Он произнёс эти слова спокойно, без интонации, без попытки оправдаться.
В кабинете снова воцарилась тишина, но уже иного рода. Не напряжённая и не вызванная гордостью – болезненная, от осознания того, что теперь и эта часть его жизни окончательно вышла из—под защиты.
