– Так, ну-ка снимай халат и повернись, – скомандовала она, когда я вернулась из душа. Вздохнув, я скинула халат и медленно повернулась, демонстрируя гримерше свое тело. – Хорошая, чистая кожа. Есть, конечно, прыщи, да кто без них сейчас. Жрут всякую гадость, вот тело и исторгает… Ладно, это я быстренько замажу. Не вертись.
– Щекотно, – улыбнулась я. Валина припудренная кисточка, которой она проходилась по моей коже, вызывала мурашки и сохранять неподвижность было той еще задачкой.
– Ничо, ничо. Начешут тебя там сейчас, – буркнула Валя. Она задумчиво хмыкнула, подойдя к вешалке с одеждой, мельком взглянула на сценарий и, чуть подумав, сняла с вешалки нужную одежду. – Так. Вот футболка, шорты… туфли.
– А туфли-то на кой? – нахмурилась я.
– Ты что, из деревни что ли? – усмехнулась гримерша. – Каблуки жопку твою враз приподымут. Аж у Бессмертного слюни потекут.
– Ладно, хуй с ним, – пробормотала я, переодеваясь в выданные мне шмотки. Шорты немного жали, но Валя не соврала, в них моя задница выглядела особенно спело и даже красиво.
– Вот, другой человек сразу. Теперь давай на стул. Лицом займемся. И не гримасничай, а то клоуна из тебя сделаю, а не сладкую девчулю, как Сема хочет.
Через пятнадцать минут Валя закончила, а я недоверчиво посмотрела в зеркало, откуда на меня смотрела совсем другая я. Куда только девалась та пацанка в трениках и футболке на два размера больше? А глаза? А скулы?
– Нравится? – улыбнулась Валя.
– Ага, – прошептала я, поворачивая лицо так, чтобы сполна насладиться работой гримерши. – Да у вас реально талант.
– Ну, это не новость. Двадцать лет практики, дочка. Вот и весь талант, – ответила она. – Ладно, дуй на площадку. Я рядом буду, если, где грим потечет или поправить надо будет.
– Хорошо, – снова согласилась я, надевая туфли с высоким каблуком. Ну а потом началась магия кино. Если это можно было так назвать, конечно.
Первым делом отсняли все сцены с одеждой и болтовней. Заняло это, к моему удивлению, три часа. Но Марк, улучив минутку, пояснил, что подобное – частое явление на площадке. Как и ругань режиссера с оператором, каждый из которых имел свою точку зрения и вертел на хую точку зрения оппонента. В этот раз они не сошлись во мнении снимать ли наш с Марком диалог крупными планами или же обойтись одним средним.
– Сема, я тебе говорю, что так снимает быдло, – проворчал Бессмертный, яростно топивший за крупный план. – Ты на личико-то посмотри. Об скулы порезаться можно, а глаза? Да дрочила этот ваш хуй свой сотрет до кости, только их увидит.
– Во-первых, Олежа, не дрочила, а клиент. Который деньги тебе платит, чтобы ты красиво все сделал. И во-вторых, не лицо ему нужно, а, прости, Господи, совокупление двух молодых людей. Красивое и нежное.
– Давай тогда комбинировать, – упрямо гнул свою линию Олег. – Баба входит в комнату. Общий план. Потом делаем крупный, с акцентом на лицо и фигуру. У Женьки вон соски торчат так, что хоть сейчас в цех фигуры из стекла нарезать. Грех не заснять.
– В паузе тогда. Когда молчит, – сдался Сема. – И не перебарщивай. Крупный план лица, потом вертикальное панорамирование и общий план.
– Дилетант, – проворчал Бессмертный. Но, к его счастью, сказал это настолько тихо, что услышали только мы с Марком. Что-то мне подсказывало, что ранимого режиссера такое заявление гарантированно превратит в убийцу.
– И свет на три четверти давай. А то лицо плоское.
