Со мной и без меня - страница 2

Вообще, Сочи в мои юные годы был городом, как я говорил, режимным. Даже мы, местные, понимали и принимали его строгости. Раз министерство обороны, значит вход всяким там гражданским лицам воспрещен, и мы только издали долго смотрели на маяк.

…Вернув лодку рыбаку и попав в обычный квартирный уют, я долго еще был среди морской стихии. Не отпускали и мысли о маяке. Не простые, с философским уклоном. Однажды, когда тиски всяческих запретов ослабели, уличная братва поднялась на башню маяка. Все здесь дышало историей. Время оставило рубцы на позеленевших стенах – следы пуль от набегов неведомых кавказских племен. Когда-то здесь бессонным фонарем была керосиновая лампа, теперь электрическая, мощностью в 1 киловатт. Интересны были всяческие подробности. К примеру, отчего свет маяка мерцает? А потому, что вокруг лампы крутятся черные шторки с просветами. Набегает просвет – через него за десятки километров виден огонек, пришла по кругу шторка – пропадает луч и для самых зорких глаз. До такого открытия я предполагал, что маячный фонарь сам по себе то вспыхивает, то гаснет.

У многих загадок простые ответы. Если сосредоточенно всмотреться, потрогать руками.

Смотритель маяка, похожий на старого морского волка с разных книжных иллюстраций, заметно скучал по общению. Он охотно повел нас в минувшее. Маяк спроектировала и построила какая-то французская фирма. Еще в середине прошлого века сочинцы начали ее разыскивать – все впустую, фирма, видимо, лопнула. И, конечно, ее мастеров – маячников давно нет на белом свете. А маяк стоит и светит! Нужные людям вещи передаются от поколения к поколению и живут долго. Делай вывод, парнишка!

А смотритель еще такую деталь для размышления подкинул. Правда, с улыбкой. В штат маяка с незапамятных времен, кроме людей, вписана еще и лошадь. Где она? Только в штатном расписании, в реальности ее нет. Но все равно и с такой условной лошадью старику на башне не так скучно. Она, когда ему трудно, незримо помогает.

Легендарная лошадь с маяка в моем сознании незаметно слилась с книжной лошадью по кличке Росинант. Я тогда взахлеб читал Сервантеса и все больше влюблялся в образ Дон-Кихота. Хотелось быть таким же, как этот испанский дворянин, бесстрашным рыцарем на стороне правды и добра. Хотелось помогать бедным и обездоленным, найти свое имя в каком-нибудь штатном рыцарском расписании.

От ветряных мельниц Сервантеса ближе к современности меня уводили книги Горького. А потом мне подвернулась удача вжиться и в образ великого пролетарского писателя.

Власти города решили на пересечении двух главных улиц поставить памятник буревестнику революции. Скульптор предложил изваять его молодым, во весь немалый рост. Искали натурщика по школам. Я тогда был долговязым, мускулистым подростком. Выбор и пал на меня. Правда, скульптор позаимствовал для статуи только мой торс, но мальчишечья молва разнесла – Талику Игнатенко памятник поставили. Я не знал, куда деваться от насмешливой славы. Даже теперь жена Светлана Алексеевна, когда приезжаем в Сочи и набредаем на вписавшуюся в городской пейзаж каменную фигуру, не без юмора вопрошает: «И за что тебе памятник при жизни поставили?»

Помню жар волнения от творческого (так именовалось!) позирования, а затем необычное ощущение свалившегося на меня богатства: получил за торс гонорар. На все деньги купил маме туфли. Пусть щегольнет в новеньких, когда пойдет, как собиралась, на музыкальную комедию.