Три дня мы ничего не знали о нашем чудеснике. Уже успели не только начать беспокоиться, но и почувствовать себя отъявленными котомучительницами. Думали, кот настолько обиделся, что уже не вернется… Спустя трое суток послышалось мявканье блудного Максима Максимыча. Пожаловал к нам как ни в чем не бывало – подозрительно сытый и еще более подозрительно чистый.
Если второе и удивило, то первое скорее все же нет: Мася – профессиональный мышелов. В эти три дня он доказал нам, что прекрасно справится и сам, как и подобает Коту, который гуляет сам по себе, – такому, каким его задумала природа. А к нам вернулся лишь потому, что не представлял себе, как мы без него мышей ловить будем. Так и сказал.
Но не всегда наше вопиющее поведение по отношению к Максиму Максимовичу сходило нам с рук.
На мой день рождения мы решили уехать в Москву, где можно было позвать побольше гостей. Я настояла на том, чтобы Мася в эти два дня остался дома, а не разгуливал по полям, так как опасности нападения тети-Нининых и других праздношатающихся собак никто не отменял. Мама возражала, бабушка совсем уж откровенно противилась, осыпая меня аргументами против. Но все же отдала ключи соседке тете Гале, чтобы та каждый день подсыпала в Масину мисочку сухой корм и меняла воду. Мисочка стояла на первом этаже, так что на второй, где находился Масин туалет, соседке заходить было без надобности.
Максим встретил нас ну очень возмущенным взглядом и прямо-таки неприличным криком. Мы, ни сном ни духом ничего не подозревая, поднялись на второй этаж положить сумки.
А там нас ждал сюрприз, придуманный изощренным кошачьим умом. На каждой кровати, выверенная ровно по центру, лежала ароматная кучка. Мою кровать украшала, пожалуй, самая высокохудожественная. А запах…
– Мась, да ты же, вроде, не ел столько, чтобы вот так на все кровати-то хватило? – заметила я. В любом случае, нас ждала очередная уборка. Максим лишь саркастически наблюдал с лестницы, как бабушка вешает выстиранные покрывала на бельевую веревку. Да уж, «самовыражение достойно уважения».
Дядя Вася, настоящий полковник на пенсии, был широко известен в узких кругах нашей деревни. Прежде всего – как самоотверженный борец за свободу русских полей от треклятых колорадских жуков. И хоть «русские поля» ограничивались дяди-Васиными огородами (правда, в количестве аж четырех штук), с лица полковника не сходило осознание всей важности проводимых мероприятий. Каждый божий день, резво прискакав на кавалерийских ножках к своим участкам, дядя Вася в смешной выцветшей кепчонке, которая, по моим прикидкам, была как минимум ровесницей полковника и многое пережила в жизни, принимался за дело. Колорадские жуки и их личинки в панике прятались под листья, стоило им завидеть вдалеке его неизменные красные шорты, вероятно, сшитые из какого-нибудь оставшегося без присмотра советского флага. Но вредители, однако, плохо знали своего противника. Полковник отличался последовательностью и хладнокровием.
Час за часом дядя Вася хищно обходил грядку за грядкой, держа в руке большую банку из-под краски. Он поднимал каждый картофельный листочек и с укором смотрел в глаза каждому без исключения колорадскому жуку, прежде чем отправить его в злосчастную банку. От этой банки шла плохая энергетика – особенно она чувствовалась тогда, когда дядя Вася, воровато озираясь, нес жуков к бетонным плитам на углу нашего участка. Чтобы там, в интимной обстановке, навсегда покончить с ними (не прекращая, однако, озираться). Полковник уходил, оставляя после себя картину, которую я невольно сравнивала с видом поля боя после кровавого сражения с высоты птичьего полета.
