– Хотел бы жить в то время? – уже понимая, что с маленьким гостем можно и нужно говорить не так, как с его ровесницей Линой, спросила Самоварова.
Прежде чем ответить, он, хмуря черные бровки, задумался.
– Да… Я бы хотел такую няню, как Арина Родионовна.
– Она была няней Пушкина. А роман, по которому снят фильм, написал Достоевский и…
– Знаю! – перебил ее мальчик. – Это же было написано на экране! Но мама мне рассказывала про няню Пушкина, а до Достовалова мы еще не дошли.
– Достоевского, – не сдержала улыбки Варвара Сергеевна. – И зачем тебе такая няня?
– Она могла бы сидеть со мной и рассказывать сказки, когда мама занята. А мама сказок не знает.
– Ну… она же сказки тебе читает? И научила читать тебя.
– Да, – вновь задумался Жора, – но лучше, когда кто-то знает сказки сам.
– В чем разница? – скорее для поддержания разговора спросила Самоварова.
Как бы много Регина ни вкладывала в развитие ребенка, придумывать сказки, она, конечно, не могла – суровая проза жизни, в которой она росла, начисто исключала интерес к чудесному.
– Человек, который сам знает сказки, имеет не только этот, – Жора обвел ручонкой комнату, – но и параллельный, чем-то похожий на виртуальный, мир. Значит, живет за двоих, – уверенно подытожил свою мысль Жора.
– Интересно, – помедлив, сказала Варвара Сергеевна. – Никогда об этом не думала.
– Тебе некогда было думать, – ответил мальчик. – Ты же бандитов ловила и в тюрьму сажала.
– Это… мама так про меня говорила? – нахмурившись, спросила Самоварова.
– Ага, мама.
* * *
Доктор пришел домой неожиданно рано и принес две сумки продуктов по тому хаотичному списку, который Варвара Сергеевна отправила ему в сообщении.
Пребывая в непреходящей суетливой растерянности, она зачем-то заказала купить девять йогуртов с разными наполнителями, два вида колбасы, булочки и куриное филе. Из всего этого списка мальчик, как выяснилось, ел только куриное филе, а йогурты с химическими наполнителями «мама сказала, есть нельзя».
Жора встретил доктора настороженно, был немногословен, только назвал свое имя, едва разжав рот.
На все резонные вопросы доктора, заданные в редких коротких паузах, когда рядом не было мальчика, Самоварова отмахивалась и отвечала: «Потом».
Когда сели ужинать, Валерию Павловичу удалось разговорить мальчишку.
Несмотря на то что беседовали на общие темы, Варвара Сергеевна наблюдала, как лицо доктора, наспех прикрытое фирменной, слегка снисходительной улыбкой, то и дело пронзало изумление.
Так, вероятно, глядели придуманные коллеги профессора Преображенского на придуманного же Шарикова. Так и виделось, что Валера сейчас достанет из кармана пенсне и, придерживая его подрагивающим от волнения и небывалого любопытства пальцем, спросит у своего необычного собеседника: «Так-с… молодой человек… а что вы думаете об этом?»
Когда Жора вышел в туалет, Варвара Сергеевна без обиняков попросила мужа провести мальчику психологическое тестирование.
Ей хотелось быть уверенной в том, что, в отличие от матери, он социально не опасен.
– Варя, я не детский психолог! Я лечу взрослых, клинически нездоровых людей. И кто это, черт побери, такой? Может быть, ты для начала объяснишь, чье это чудо и откуда оно взялось?
Самоварова решила сказать правду – но только ту, что лежала на поверхности.
– Помнишь, почти шесть лет назад, в год пожара в нашей квартире мы справляли Новый год у меня? С Анькой и Олегом? Они еще тогда объявили, что поженятся и что Анька беременна, – быстро шептала она, понимая, сколь глупо выглядит ее поведение в глазах доктора, который, судя по его почти немигающему взгляду, уже не понимал ровным счетом ничего.
