Когда они вышли из машины, из высоких дверей показалась Ксения Дорошенко.
– Господи, Сашенька, горе-то какое! – воскликнула она и бросилась ей на шею. Она осторожно обняла женщину, но потом решительно отстранилась. Горевать вместе с Ксенией, пусть и преданной домработницей, она не собиралась. Тогда Ксения накинулась на близнецов, прячущихся за матерью. Они стояли, опустив руки, и чувствовали себя неловко в объятьях незнакомого человека. Когда положенное извержение скорби осталось позади, Ксения повела их в дом.
– Нужно забрать из багажника вещи, – сказала Саша.
– Не беспокойтесь, вещи принесет Федюша.
Федюша был великовозрастным сыном Ксении, которого отец держал на должности садовника. Он выполнял разную работу по дому и на улице. Саша подозревала, что он был умственно отсталым, но Ксения уверяла всех, что Федя всего лишь тугодум. Под бдительным материнским оком он худо-бедно справлялся с тем, что ему поручали, но Саша сильно сомневалась, что другой работодатель взял бы такого работника. Она уже сделала шаг к машине, намереваясь достать вещи сама, но Ксения взяла ее под руку и повела в дом.
– Не волнуйтесь, дорогая, Федюша со всем справится.
Домоправительница распахнула двери и они оказались в полутемной прихожей. Сердце болезненно сжалось – вот она и дома. Постепенно глаза привыкли к полумраку и она смогла оглядеться. Внушительный фасад и резные входные двери обещали многое, но внутри дом был лаконичен, как костюм от Шанель. Никакой роскоши в виде позолоченной лепнины и наборного паркета, никаких тебе хрустальных люстр или шелковых обоев. Только дубовые панели, каменные полы, а в центре стол, на котором стояла огромная бело-синяя ваза с весенним букетом. Прихожую от гостиной отделяла анфилада колонн из песчаника, соединенных друг с другом полукруглыми сводами. На этих самых колоннах вся помпезность дома и заканчивалась.
Дальше в полумраке проступали очертания гостиной. Она была большой, с камином, в который могла бы войти Ева, но оформлена также просто. Стены в панелях, каменные полы, дубовая мебель. Лишь некоторые предметы обстановки, вроде глубоких диванов с разнокалиберными подушками, торшеров с тканевыми абажурами, да двух ярких иранских ковров придавали ей вид человеческого жилья и намеками на то, что в дождливый холодный вечер тут неплохо посидеть, потягивая коньяк из пузатого бокала.
На всем лежала печать запустения. Как мельчайшая пыль, она окутывала дом, серебрилась в широких белых лучах, проникающих из окон с частым переплетом. Внутри Саша не почувствовала ничего зловещего, как подсознательно ожидала, но печать какой-то стылой затхлости лежала на всем. Не потому, что Ксения плохо следила за домом, а потому, что в нем жил один-единственный одинокий человек, а дом был на это не рассчитан. Дом строился для семьи, и когда единственный оставшийся похоронил себя в нем, дом сделался склепом, куда никогда не проникает ни солнце, ни ветер, ни сама жизнь. Ксения вежливо подождала, пока гости не освоятся, и как хозяйка, повела их дальше. Ее шаги эхом отдавались от стен и высокого потолка. Саша вдруг вспомнила, что когда они пятеро поселились здесь, никакого эха в доме не было. Может быть и было, но не такое гулкое и звенящее. Да, настоящий склеп, холодный и мертвый. Близнецы шагали за домоправительницей, удивленно оглядываясь вокруг, а Саша осталась стоять посреди гостиной, не в силах сделать ни шага. Войти в дом оказалось просто, а вот начать в нем жить будет нелегко. Оставшись одна, она отчетливо услышала, как в анфиладе кто-то засмеялся. Пробежали быстрые шаги и с лестницы донесся веселый голос одного из братьев:
