Елизавета огляделась. Зал был полон. Масса лиц заинтересованных, злобных, сочувствующих, просто любопытных и ни одного равнодушного. Дубровская кожей чувствовала, что сторонников потерпевших в зале неизмеримо больше. Они напряжены, внимательно ловят каждое слово, они жаждут мести. Самодовольная Савицкая слегка улыбается. В этом процессе ее задача не будет сложной. Фактически она дублирует прокурора. Чем больше суд даст Петренко и Перевалову – тем больше ее успех.
– Решается вопрос о порядке исследования доказательств. Какие будут предложения?
Прокурор прокашлялся:
– Начнем с допроса свидетелей, потерпевших, затем исследуем письменные доказательства… Короче, предлагаю традиционный порядок.
– Защита не возражает? Может, подсудимые желают дать показания в самом начале судебного следствия?
Елизавета решилась:
– Нет, ваша честь. Лучше это сделать после того, как обвинение закончит представлять свои доказательства.
Судья хищно улыбнулась. Кажется, она уловила неуверенность молодого адвоката. Лизу же понять было можно. Она рассчитывала, что Петренко с Переваловым, выслушав целый ушат информации от свидетелей обвинения, не будут столь легкомысленны, а придумают нечто более разумное, чем поход по грибы в день убийства.
– Перерыв до понедельника! – рявкнула Фрик и в сопровождении своих пенсионеров покинула зал.
На следующее утро, едва очнувшись, Елизавета почувствовала приятный запах. Усевшись на постели, она повела носом… и подпрыгнула от радости. Конечно, это могли быть только знаменитые нянины пироги. Софья Илларионовна была настоящей мастерицей по выпечке. Пироги с рыбой, кулебяки, беляши, слоеные пирожки с яблоками, ватрушки с творогом, да мало ли что еще, получались у нее одинаково хорошо. Неудивительно, что Елизавета, оголодавшая за период своего самостоятельного существования, вихрем помчалась по коридору, забыв надеть даже тапочки.
– Ой, няня! С чем пироги? – выпалила она с ходу.
– Я тоже рада тебя видеть, – укоризненно сообщила ей Софья Илларионовна.
– Прости. Как дела? Вы надолго?
– Хотелось бы навсегда. Господи, доченька! Ты не представляешь, во что превратились мои руки! – жаловалась мать, одновременно подпиливая ноготки, которые от сельскохозяйственных забот превратились черт знает во что.
Елизавета вспомнила, какими ухоженными были руки матери, когда был жив отец. Обязательный маникюр, массаж, всевозможные ванночки и кремы, а потом, конечно, украшения: кольца, браслеты… Боже мой! Это было, казалось, в иной жизни. В том мире, где весело смеялась беззаботная Лиза, где красивая и беспечная мать Елизаветы щеголяла в потрясающих нарядах, где они были желанными гостями на любом мероприятии – губернаторском приеме, рождественской вечеринке, благотворительном балу…
– Лизонька, детка! – голос няни вернул ее в реальность. – Ты не скажешь, дорогая, что это я обнаружила на противне?
Лиза покраснела. В спешке она забыла убрать за собой, и теперь обуглившиеся, как клиенты крематория, куриные крылья немым упреком топорщились в ее сторону.
– Знаешь, я не могу их ничем отодрать, – пожаловалась няня.
– Возьми «Комет», – пожала плечами мама. Она явно не видела тут проблемы.
Софья Илларионовна вздохнула. Ее усилия по приобщению светской семейки к нормальной жизни не имели пока никакого упеха. Прежние запасы хозяйственных принадлежностей растаяли, а на новые – не было денег.
