Ксения прищурилась, сделав максимально серьёзный вид, хоть в душе и посмеялась над отцовским суеверием.
– Когда мы с отцом приехали сюда, здесь был обычный посёлок. Кстати, раньше он назывался иначе. Я уже и не вспомню сейчас. На "К" как-то. На момент нашего приезда из других людей, с кем отец мог пообщаться на общие темы, был только врач. Ты знаешь, отец из тех людей, которые не могут говорить просто так, чтобы ни о чём. По этой же причине он с раннего возраста приучил меня читать. Постоянно. Не было такого промежутка времени, когда кто-нибудь мог задать мне вопрос "Какую книгу ты читаешь сейчас?", и чтоб я ответил "Никакую!". Хрен там. Пусть я не читал каждый день по несколько часов, но у меня всегда была начатая книга. Новую я получал только тогда, когда заканчивал старую.
– Так вот оно откуда, значит, да? – Ксения широко улыбнулась, хитро глядя на отца.
– Что? То, что я тебя заставлял читать? Ну да. Я на своём примере знал, какую пользу это несёт, поэтому и заставлял. Так вот.
– Ну тебе может и принесло, но я-то другой человек, – возразила Ксения.
– Какой другой? Такой же самый.
– Пап! Ну я – другой человек. У меня другие интересы, мне хочется другого.
– Ой, доча, не неси чушь. Ты смотришь на меня, старика, и равняешь свои интересы своего возраста с моими нынешними. Чушь! Ты знала меня, когда мне было двадцать? Двадцать пять? Тридцать? Нет, не знала. И не узнаешь уже. Поэтому свои экспертные умозаключения можешь оставить при себе.
Ксения только вздохнула.
– Отвлеклись немного, идём дальше. Я уже не помню, какой конкретно это был доктор, и даже не помню его имени, но самое главное я запомнил на всю жизнь: там, в больничном бараке, у него была секция для карантина. Дверь железная, на ней написано трафаретом "Карантин", и за ней несколько палат. Вроде бы четыре. По две с каждой стороны.
– Это тот же барак, который сейчас под лазарет используется?
– Не совсем. Его перестроили частично, пристройку к нему сделали, наладили здание, где-то изменили планировку. От старого мало что осталось. Старый барак был предназначен для двух-трёх больных одновременно. Деревня-то была маленькая на тот момент. Ну и карантин в придачу. Так вот, в этой секции, в одной из палат у него сидел местный старик. Никто уже не мог точно сказать, сколько ему лет, и имени, вроде как, доктор найти не смог. В деревне его называли кто юродивым, кто сумасшедшим, кто святым, кто как, в общем. Кто-то говорил, что он бесами одержим. Тем не менее, когда врач в деревне появился, местные попросили его закрыть. Может чтобы подлечить, а может просто – избавиться уже от него. В целом он был не буйный, ни на кого не напал ни разу, но вот некоторые жаловались, что он посреди ночи оказывался у них на кровати. Жутковатая история, на самом деле. Просто рядом ложился и начинал бубнить свои молитвы. А иногда просто у кровати стоял. Как он в дома пробирался, – Егор пожал плечами, – Тоже никто понять не мог. Камер тогда не было. Сейчас-то можно было бы заснять, а тогда как? Никак. Кто-то говорил, что дверь забывали закрыть, кто-то форточку открытой оставлял. Ну он-то мог и в форточку пролезть. Худой был как спичка, мелкий, в плечах узкий. Мешок с костями. Как будто вообще без мяса. Руками и ногами, наверное, силой воли двигал, а не мышцами. Врач нам утверждал, что бабка, которая незадолго до нашего приезда отправилась на перегруппировку в Ад, рассказывала ему, что когда она девчонкой была, ещё при царе, он уже с ума сошёл и был точно старше её. И уже тогда никто не знал ни имени его, ни возраста. Такой вот любопытный персонаж.
