Из глубин веков посмотри в нашу сторону, легенды переслушай и летописи пошевели, мудрых русских классиков почитай – всюду найдешь великое в самом простом человеке. Что былинные богатыри, что ратные герои Куликовской, Полтавской и иных Бородинских битв, что тульский мастеровой, сумевший импортной блохе подковы поставить, что Теркин Вася, гармонист и воин. Теперь к этой компании надо причислить и Лаврушу Акимушкина, рядового Красной Армии, жестоко пострадавшего от осколка снаряда, снявшего с Лаврика верхушку черепа. С того момента и стали случаться с ним такие события, что он и сам не мог понять, где в данный момент находится – то ли на грешной земле, то ли в небесных просторах.
А судьбой ему отмерена была доля крестьянская, желанная, унаследованная. Он босой ногой в щенячьем еще возрасте пробежался по уплотненному плужком жирному чернозему, толстый слой которого кривой лемех отвалил на сторону, и дорожка, образовавшаяся под лемехом, так и звала вперед, так и манила. Но нельзя убежать, потому что это дед Максим доверил ему первую в жизни борозду проложить, как можно обмануть? Дед Максим стоит и смотрит. И так по всей жизни Лаврика, даже после смерти дедушка приходил и давал советы, как жить.
Круто все переменилось в Акимушкином дворе, когда наступила колхозная жизнь. Правда, добрый человек опередил события, посоветовал, как голышом не остаться, чем и воспользовался отец Павел Максимович, но видимость голодного существования скуповатый батюшка создавал. И вынужден был Лаврик идти вместе с оборванцем Шатилой на Кизиловку ловить сусликов, на которых советские законы не распространялись, и они за осень отъедались на колхозных полях, да еще на зиму за щеками натаскивали в свои закрома чуть не по пуду сухой пшеницы. И зерна Лаврик нарыл, и сусликов есть научился. Когда на фронте поваром назначили – не затянувшееся ли приготовление сусличиного кондера стало причиной его приезда на передовую в аккурат к немецкому артобстрелу, накрывшему его полевую кухню?
Возмужал Лаврик к самой войне, в самый раз подоспел, а он другого хотел и о другом мечтал. А пуще того – дед Максим заметил в парнишке нечто необыкновенное, чего не было у брата его Фильки или у сестер меньших, да и за своими детьми Максим такого не наблюдал. Сметливый Лаврик, природой интересуется, травки собирает и деду несет: от чего она и зачем такой долгий корень, что лопаты не хватило, чтобы его вырыть? Или про птичек спросит: зачем одна поет раным-рано, а другая только под вечер голос подает? И думал дед Максим отправить Лаврика в городскую школу в Омск, был там у него дружок, а золотишко уже имелось на тот случай. Но сперва Колчак, потом свои восстали, потом власть мужика за шкварник взяла: все, не дергайся. И пропала дедова мысль сделать Лаврушу грамотным человеком, большим, умным. Только через много лет после смерти пришел он к внуку в виденьях его воспаленных и признался, что один такой в их породе обнаружился, да и того исполосовала жизнь – страшнее не скажешь.
Еще одно поучение деда запомнил Лаврик: когда человек сам себе хозяин, он ни перед кем шапку не ломает, только перед Господом. Не получилось. И в колхозе всем кланялся, и в армии рядовой необученный, если бы в рот ложкой столько раз за день, сколько руку к козырьку. Зато на любовь ему везло. В сенокосную пору последнего предвоенного года женился на Фросе, девке боевой и красивой, а перед осенью поехали с братом Филей в тайгу шишку кедровую бить. Филя хитрый, прихватил бадейку самогонки, купил у местных татар пять мешков чистого ореха и три дня гулял, оставив брата у старого знакомого Естая. Три дочери у Естая, два сына, всех приберет война. Но Лаврик увидел младшую, красавицу Лейсан, и она полюбила его, и он забыл, что женат, три ночи провели на толстой кошме под кедрами, тайга слышала татарские и русские любовные слова, слышала смех и вздохи, поцелуи и почти детские хихиканья. Это Лейсан боялась щекотки. Они были наги и невинны, над чем Филя хохотал всю обратную дорогу. Они встретятся на фронте, полевые связисты Лаврик и Лейсан, чтобы через час он рыдал над истерзанным осколками девичьим телом.
