– Найдите его, Федор Александрович!
– Да нет нигде, а время идет! Я больных почти всех выписал вчера или отпустил до понедельника. Можно, мы все купим и счета возьмем? Там и Подкурков со своей терапией в таком же положении.
– Конечно, можно, и напрасно меня искали. Берите ответственность на себя, принимайте решения сами.
Федор Александрович засмеялся:
– За столом я все решаю сам, а тут иное дело.
Ирина улыбнулась:
– Федор Александрович, мы, конечно, имеем в виду операционный стол, правда?
– Да конечно, Ирина Николаевна.
Уехала она с хорошим настроением.
***
Ночью ее разбудил телефон. Она еще плохо ориентировалась в квартире Бытова и не сразу вспомнила, что телефон в коридоре. Схватила трубку и глянула на часы: половина второго.
– Ирина Николаевна, Шиманов, извините. Тяжелый случай, нужно ваше присутствие. Автоавария, женщина в тяжелом состоянии. Мы в реанимации.
Бросила в сумку халат, побежала к отделению. В приемном покое увидела Еремееева, на нем лица нет – бледный, растрепанный.
– Иван Сергеевич, что с вами?
– Не со мной, Ирина Николаевна, с детьми моими, сбил их на дороге «Камаз», прицеп занесло, Григорий с переломами, а Софьюшка совсем плоха.
– Извините, я к ним.
Шиманов и Подкурков стояли над прикрытым простыней телом женщины, аппарат искусственного дыхания уже отключен, капельницы безвольно свисают со штативов. Клочки окровавленной ваты и бинтов лежит в тазике.
– Привезли без сознания, почти без давления и пульса. Мы сделали все, что можно и что нужно. Скорее всего, разрыв печени, возможно, и других внутренних органов, – шепотом доложил Подкурков.
– Прямо сейчас оформите историю, все подробно. И на вскрытие. Это авария, будет расследование. А как мужчина?
– Он в сознании, но шок сильнейший. Перелом руки, нескольких ребер, видимо, чуток сотрясение, потому что есть гематома на лбу слева.
– Прошу вас, товарищи, остаться с больным и сделать все, что необходимо. Пока ни слова о смерти жены. И для сведения: он работник обкома партии, хотя для нас это никакого значения не имеет. – Она вышла, надо идти к Ивану Сергеевичу со страшным известием. Ей никогда еще не доводилось информировать родственников о смерти пациента, а тут хороший знакомый, почти родной человек.
Еремеев стоял в коридоре и ждал. На фикусе в кадке много желтых листьев. Ирина подошла и молча обняла его:
– Иван Сергеевич…
– Я понял, Ирина. Я знал, что после таких аварий не выживают. Как Григорий?
– Перелом руки и ребер, ничего опасного, но шок еще не прошел. Я думаю, не надо пока ему ничего говорить. И к нему нельзя. Пойдемте ко мне, Иван Сергеевич, вам надо отдохнуть. – Она позвала медсестру, ввели успокоительное, Еремеев согласился и пошел вслед за Ириной. Снег грустно хрустел под ногами.
Она постелила ему на диване в детской комнате, приспособленной для гостей, сама села к телефону в своей спальне:
– Андрей Арсентьевич, как состояние Еремеева?
– Шиманов наложил гипс, жесткую повязку на ребра. Сделали рентген, других проблем нет. И ребра удачно сломались, без осколков. Вы ему сами скажете?
– Не знаю. Его отец у меня, мы старые знакомые, но только с отцом. Я подумаю.
Утром старшего Еремеева пустили к сыну. Он лежал в палате один, только что проснулся после большой дозы снотворного, наверное, по виду отца обо всем догадался.
– Папка, это правда?
Отец кивнул:
– Правда, сынок. Спасти Софьюшку не было никакой возможности. Крепись, Гриша!
