Трубка долго молчала, Нестеров даже вспотел, наконец, густой бас появился:
– Я принимаю твое предложение, но под твою ответственность, чтобы не было грубых нарушений. Ты понял? Передай привет Хевролину. А если без коньяка, то просто глупо.
Нестеров положил трубку и улыбнулся:
– Заведующий обфинотделом дал добро. Значит, стройке вашей быть.
Ирина даже прослезилась:
– Замечательное решение, спасибо вам, Петр Иванович!
Хевролин достал из шкафа рюмки, шоколад, разлил коньяк, поднял бокал:
– Тогда за успех нашего дела, товарищи!
***
Перед Новым годом лепили Еремеевы пельмени, любимое кушанье покойной Софьюшки. Об этом молчали, потому что Иван Сергеевич однажды приобнял плачущую Клаву свою и строго сказал:
– Все, боль моя, довольно ее душу беспокоить. Одна утеха – тело ее пречистое омыто и прибрано, и душа, если рай есть, то непременно там, баб лечит от всяких недугов.
– Что ты, Ванюша, там и не болеют вовсе.
Иван поневоле улыбнулся:
– Знамо, Клаша, зачем мертвым болеть? Они там вольную жизнь ведут, я как-то в твои книжки заглядывал: коммунизьма не надо, вот туда скорей, и все дела.
Клава шутя махнула на него рукой:
– Охальник, безбожник, молиться надо, тогда и жизнь лучше пойдет.
Иван тяжело вздохнул:
– Мне бы сейчас тысяч пятьдесят кирпича да вагон цемента, да плах кубов сто, вот тут бы я не устоял, точно от дива рухнул бы на колени, и, пока парторг не видит, раза три в пол башкой хряснулся бы.
Клава тоже вздохнула:
– Не об том нам с тобой Бога надо просить, а чтобы дал он нашему Гришеньке бабочку приличную.
Муж улыбнулся. Как-то в вечерней постели крепко обнял он чуть располневшую свою Клаву, и она улыбкой ткнулась к нему под мышку, приняла со слезой и стыдом, как в юности. Долго лежала потом у него под локотком, и вдруг шепнула:
– Ваня, я вижу, что тебе врач наш Ириночка глянется, и мне она к душе. Может, познакомить их с Гришей?
Муж помолчал:
– Познакомить не вопрос, только как это сделать, чтобы они оба не сдогадались и от неловкости все дело не испортили.
– Ты пригласи ее на Новый год, и Гришу позовем, вот и нечаянный интерес.
– Ага, они оба дурней нас с тобой. Конечно, сразу раскусят, что мы с тобой затеяли. Сконфузим ребят, и весь праздник испортим.
– Ну, на тебя не угодишь, и в телегу не легу, и пешком не пойду. Придумывай сам. – Поцеловала мужа в шею и отвернулась к стенке.
Иван Сергеевич всякие нелепые ситуации придумывал, чтобы свести ребят для знакомства, только ничего толкового не мог изобрести. Перед Новым годом зашел в кабинет Ирины Николаевны. Та выскочила изо стола, обняла гостя, помогла полушубок снять, попросила чаю принести.
– Как живете, как здоровье Клавдии Петровны? Рассказывайте!
– Живем, работаем, совхоз большой, дел хватает.
– Да, к тому же еще я свои заботы на вас свалила.
Иван Сергеевич прихлебнул чаю:
– То, Ириночка, заботы общие, никак нельзя нам государство на наше и не наше делить, оборони Бог. Ничего, стены выложим, а по теплу и иные работы легче пойдут. Тебе с оборудованием-то помогут, не обманут?
Ирина уверенно крутнула головой:
– Сам Семовских озабочен, два инженера по снабжению занимаются комплектованием. Я попросила все оборудование и весь инвентарь поставить новый, а наше передать в участковые. Юрий Николаевич морщится, но от своего слова не отступает.
Еремеев кивнул.
– Новый год как собралась встречать? Может, к нам приедешь? Машину в теплый гараж поставим, посидим, на Генсека полюбуемся и по бокалу шампанского выпьем. Клава у меня пельмени такие сердечные делает, нигде ты таких не попробуешь кроме. Приезжай, Ирина!
