Собрание сочинений. Том 1. Поэзия - страница 9

Как мальчики лежали мы на ложе

у сладострастника животных наших жажд

и плакали – не проронив ни слова.

В скотов нас поцелуи обращали,

а водопад вновь извергался, вновь

снимая краски новых гримов.

Но ничего вовек здесь не решалось:

суд спал, стрясая с париков крахмал

на тех секретарей, что нам писали

столь протяженный смертный приговор,

что с написанием его мы умирали.

«Арго, развевай паруса тополей!..»

Арго, развевай паруса тополей!

Истрепанные паруса подставь поцелуям ветра.

Мы уходим в Эвксинский Понт –

Навстречу золоту, навстречу смерти.

Нок-реи заготовлены подлинней,

Солонина заготовлена погнилей,

Мачты готовы отдаться Борею,

Мачты готов повалить Борей.

– Старый боцман, пьяный лоцман,

Пыхтят трубчонками над пороховыми бочонками.

Мы будем плыть до первой веранды

С тобой, неизвестное.

На мертвой почве растут олеандры

И кипарисы отвесные.

Мы будем плыть до первой потери,

Пока за борт не свалится слабый,

Пока не разделит братьев вражда

Из-за портовой бабы.

– Старый боцман, пьяный лоцман,

Пыхтят трубчонками над пороховыми бочонками.

Не зная, каково на вид руно, возьмем говно –

Корабль станет ассенизационным обозом –

Но нашим носам давно все равно –

Среди навоза – раздолье розам.

Мы расцелуемся, и на прощанье

Снова, как во времена стародавние,

Любовь покажется неизбывной вовек.

Но когда берега Колхиды скроются утром из вида,

Начнется июльский снег.

Вероника

Плаун, пылящий и поджарый,

Исстеган дождевым кнутом,

И сонный лес похож на старый,

Истрепанный, in folio, том.

И ломонос подобострастный

Усов своих рассыпал сеть,

И, значит – время подобралось

Для вероники засинеть.

И, значит, время вновь настало

Нам, глядя в старый водосток,

Вести счет каплям, размышляя:

Зачем ты поднесла платок?

И кто была ты: свежесть сена,

Букет из нераскрытых роз?

Толстуха спелая Пуссена,

От жира падкая до слез?

Красотка с профилем семитским –

Смесь состраданья и греха –

И вожделеньем каинитским

Горела добрая рука?

Святой назвал бы и разрушил

Сомнений тяготящий ад,

Но летом дьявольским разбужен

Твой слишком синий грешный взгляд.

И лето открывает двери,

Бросая в холод и знобя,

И я все более уверен

В истолковании тебя.

И о шагах любимых помня,

О лета пышущем огне,

Я все отбрасываю кроме

Одной догадки о тебе.

На память об июльской ночи

Коснулся белый холст лица

И лазуритовые очи

Кричали ужасом конца.

Был запах яростный и дикий.

И ложе. И не нужно слов.

И бились в отдаленье крики

Апостолов и их ослов.

«Где, тополиный пух, твоя судьба?..»

Где, тополиный пух, твоя судьба?

– В могучем древе!

Я, втоптанный в асфальт, дождем прибитый,

на своих ветвях

Рассаживаю голубей Святого Духа,

Лаская ближние частицы пуха!

В трех стенах

Лето набросилось внезапно.

Разбросало по пляжам восхитительную наготу.

Уткнулось косматоглаво в сырой песок.

Созрело. Захохотало в сосновом бору.

Наполненное светом, лопнуло,

Как безобразный гнойник.

Брызнуло в глаза. Замутило взгляд.

И только тут я заметил отсутствие себя.

Ты сказал: «И в опрокинутой рюмке остается вино…»

Да, но как его выпить?

В трех стенах разума с выходом, ведущим

к прошлому,

Не может быть влечения,

Не может быть иного состояния, кроме затянутого взгляда

На Я-прежде;

Лето промчалось, ничего не оставив,

Кроме размытого воспоминания о воспоминаниях.

Открытое окно – морщинистые веки стекла

Распахнуты, освежая взор влажным языком

Полночного веяния:

Обсосанные леденцы, облизанные свежестью –

Можем ли мы вопросить, можем ли мы осмелиться

Спросить, для чего и как

Назад Вперед

Собрание сочинений. Том 1. Поэзия - страница 9

Похожие книги