Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I) - страница 5

Катерина Ермолаевна Блудова жила уединенно, в ружейной улице[7], близ Смоленского рынка, на Арбатской, у Благовещения на бережках, в собственном доме. Она была очень дружна с женой фельдмаршала Каменского, который жил рядом с ее домом[8]. Виделись они каждый день, когда обе живали в Москве; Блудова устроила калитку в своем саду, прямо в сад Каменской, так что не нужно было делать для этого неизбежных в то время выездов, а этикет никак не дозволил бы жене фельдмаршала показаться пешком на улице; суровый фельдмаршал, большей частью и не знал об этих ежедневных свиданиях. Между тем, Дмитрию Николаевичу минуло уже 16-ть лет. Он кончил свое образование дома: надо было думать о поступлении на службу, что составляло предмет важной заботы для матери, посвятившей всю жизнь свою сыну, и обе подруги часто толковали об этом.

При Екатерине II, дворяне, почти исключительно, поступали в военную службу, считая для себя унизительным канцелярские и другие приказные обязанности. Коллегии, приказы, управы были наполнены семинаристами, детьми духовных или таких же приказных, составлявших как бы особое племя. Жизнь их была трудовая и доля незавидная. Беспрестанные войны заставили правительство поддерживать и даже усиливать наклонность русского дворянства, дарованием военному сословию новых прав и преимуществ, которыми не пользовались поступающие в гражданскую службу. Ряд побед и завоеваний славного царствования Екатерины II весьма естественно возвысил еще более звание военных; на них смотрели как на избранников государства. Жизнь военная тогда была полна или боевых тревог и опасностей или совершенного разгула, к сожалению иногда доходившего до невероятного в наше время буйства: случалось, например, какому-нибудь хмельному ротному командиру штурмовать жидовское местечко в своем собственном отечестве, – все сходило с рук: не смели и подумать заводить с ним дела. Но при Императоре Павле Петровиче пошло иначе. Строгая дисциплина, постоянное учение, фронт, выправка, взыскания и наказания, переходившие всякие пределы, заставили дворян бежать из военной службы, которая и в мирное время представляла более опасностей, чем прежде самая война. В предупреждение «такого самовольства дворян» Император Павел запретил им начинать службу иначе, как в военном звании; исключение сделано было только для коллегии иностранных дел, где в то время был первоприсутствующим граф Растопчин, пользовавшийся неограниченным доверием Императора Павла.

Дмитрий Николаевич Блудов, записанный дядей своим, поэтом Державиным, подобно другим столбовым дворянам, чуть не с пеленок, в Измайловский гвардейский полк, давно уже был из него уволен по просьбе матери. Надо было хлопотать о помещении в гражданскую службу, сообразно его наклонностям и образованию. При содействии Каменских и родственных связях с Наумовым, другом Бантыш-Каменского, удалось поместить его в московский Архив государственной коллегии иностранных дел, находившийся под начальством Бантыш-Каменского. Здесь, необыкновенные способности и знание иностранных языков Блудова очень скоро обратили на него внимание. В 1800 году (июля 5-го) он поступил юнкером в Архив, через полгода произведен был в переводчики, а 14-го октября 1801 года в коллежские асессоры.

Вероятно, вследствие дарованного московскому Архиву права, он был наполнен молодыми людьми лучших фамилий, желавших избежать тягостной военной службы, и приобретших впоследствии известность в московском обществе под названием архивных юношей. Они, впрочем, не успели вытеснить прежнее поколение чиновников, да едва ли и могли, потому что и в Архиве коллегии иностранных дел, особенно при тогдашних его начальниках, необходимы были труженики и дельцы. Он представлял в то время самое странное смешение служащих. Вигель, в своих записках, оставил нам любопытное описание его; тут были: князь Гагарин, граф Мусин-Пушкин, и с ними за одним столом семинарист в фризовом изношенном сюртуке. Тут были, между прочими, два брата Тургеневых – Андрей и Александр и впоследствии Дашков, с которыми Блудов сблизился более других. Вигель, поступивший после долгих ходатайств и мытарств также в московский Архив, в своих записках не щадит никого из прежних товарищей, ни пролетариев, ни аристократов; только для Блудова и Андрея Тургенева, к сожалению, так рано умершего, делает исключение. О Блудове он отзывается с каким-то увлечением, вовсе ему не свойственным. По его собственным словам, Блудов, своим блестящим умом, сделал на него впечатление необыкновенное. Слушая его, он постоянно находился под магическим влиянием его слова.