История развивалась более и более.
С корреспондентом газеты я был знаком и предложил ему вместе пойти к этому Николаю Петровичу и поговорить с ним. Мне и самому это было интересно: почему он так поступил – не помог мальчику, больному?
– Я не смогу спокойно разговаривать с этой сволочью, – угрюмо сказал мне Володя (корреспондент).
– Хорошо, разговаривать буду я. Но надо же выслушать его объяснения, мало ли что? а вдруг он сам заболел или что-нибудь ещё?..
И вот мы с Володей поднимаемся на резное крыльцо нового добротного дома, сложенного из яркого фасадного кирпича. В трёх окнах, выходящих на улицу, пылают шапки герани.
– В этом дворце он живет вдвоем с женой, – сказал мне Володя, уже сразу проявляя свою неприязнь.
Дверь оказалась открытой, и мы вошли в застеклённую галерею над двором, под которой стояла машина сбоку от дорожки к дверям дома.
– А-а, печать собственной персоной! – весело воскликнул Николай Петрович, увидев Володю, он возился во дворе со своей машиной. – Что-нибудь случилось? —
– Не со мной, – пробормотал Володя, отвернувшись в сторону.
Я представился доктору и сказал, что нам очень нужно поговорить с ним. Он настороженно посмотрел на меня, на Володю и начал снимать кожаный фартук.
– Прошу вас в дом. —
Он провел нас в кабинет, в котором стоял огромный стол, три кожаных кресла, заслонённая ширмой кушетка и вертящаяся этажерка с книгами. Над столом висел портрет знаменитого русского хирурга Пирогова. В этом кабинете доктор принимал больных. Он вел частные приемы на дому, в основном богатых клиентов и запись к врачу была по длинной очереди.
– Нас интересует, доктор, почему вы не помогли матери ребёнка ночью? – спросил я.
Доктор долго обдумывал свой ответ, и за это время выражение его лица изменялось несколько раз. Сначала на нем появилось выражение снисходительной иронии, потом промелькнула тень тревоги, потом – раздражение, и, наконец, на нём застыло выражение спокойной задумчивости. Но я видел, что он нервничает. Выдавала лежавшая на столе рука, она всё время шевелилась и вздрагивала.
– Ну что ж, извольте, я отвечу, – сказал он после паузы. – Бывают медицинские случаи, когда помощь может оказать только больница со всем её оборудованием и персоналом. —
– Но вы даже не поинтересовались, что с мальчиком! – воскликнул Володя.
– Мне и не нужно было интересоваться, женщина сама сказала, что мальчик порезался, наступил на топор. В конце концов, если по поводу всех порезов городских мальчишек будить ночью врачей… —
Доктор говорил с нами неискренне, он на ходу подыскивал оправдание своему поступку.
Однако события на этом не закончились. После выхода статьи в газете, где Володя где-то добыл фотографию доктора, под которой написал фразу: «Этот человек отказал в помощи», изменилось отношение местных жителей к доктору. Город узнал всё, что произошло, и вынес Николаю Петровичу свой приговор. Он шёл теперь по улицам словно невидимый. С ним никто не здоровался (а раньше все его приветствовали, и шагу не ступить). В больнице, где он работал, врачи не разговаривали с ним – объявили негласный бойкот. Он пытался объясниться с главным врачом больницы, но главный врач сказал ему:
– Вы, Николай Петрович, так мало работали в больнице и так много занимались частной практикой, что я не знаю, о какой работе вы сейчас говорите. —
Он, Николай Петрович, отправился и в Райздравотдел, но там его не приняли, сказали, что заведующий всю неделю будет очень занят.
