Кулаком… И брат свалился вниз
Прямо в форму. Бросились, немея,
К лестнице в двенадцатый пролёт:
Может быть, они ещё успеют,
Может быть, кривая пронесёт…
Но уже, рассвирепев с разлёта,
Искры рассевая высоко,
Шёл металл сквозь огненную лётку
Белый, как парное молоко.
И когда с шипением и гудом
Подошла белёсая гроза,
Брат ещё смотрел – через секунду
Лопнули и вытекли глаза.
Старший и единственный брат Павла – Андрей, конечно же, был вполне себе жив.
Но если в случае с этой балладой можно сослаться на то, что рассказчик здесь – лицо абстрактное, равно как и его брат, то про автобиографические стихи 1935 года «Слово в защиту», где Шубин рассказывает о себе, так сказать уже сложнее.
Там у старшего брата-повествователя появятся протезы (напомним процитированные выше строки: «Седая мать, холодный едкий дым, / Протезы брата, выбитая озимь…»). Читатель неизбежно догадывается, что брат потерял конечности в сражениях империалистической войны.
На самом деле ноги-руки у Андрея были на месте.
Но что там брат! Годом раньше Шубин безжалостно похоронил мать своего лирического героя:
Но не этим памятно мне детство…
Не его дешёвое наследство
Мне дано сегодня вспоминать —
Боль мою вынашивать такую…
Кто-то умный всё, о чем тоскую,
Выразил коротким словом – мать.
…………………………………….
И доныне памятной осталась
Тела её слабого усталость
К вечеру почти любого дня…
И ещё я смерть её запомнил…
В чёрных, бо́льных трещинах ладони,
Сроду не ласкавшие меня.
(«Мать», 1934)
Родившая одиннадцать детей Ольга Андриановна, быть может, не всегда имела возможность приласкать младшего сына; в любом случае проживёт она долго – схоронив ещё в молодости четверых малых детей, переживёт, увы, и младшего своего сына – поэта.
Отношения меж ними, оговоримся сразу, были добрейшие, и, едва начав зарабатывать литературой, Шубин будет неизменно переводить деньги в родной дом, с какого-то времени, по сути, начав содержать стареющих родителей, а потом и вовсе заберёт мать к себе жить.
Единственный сын Павла Шубина, внук Ольги Андриановны, напишет в воспоминаниях, что отец был у неё самым любимым из всех детей – с самого его младенчества она души в нём не чаяла.
Но поэзия! Поэзия требовала с него жертв неслыханных!
Во все времена поэзия – не только безжалостное соревнование в мастерстве, но ещё и в перипетиях биографий. Поэтому в 1935 году Шубин пишет программное стихотворение «Где-то за Окой»:
Я нигде не мог ужиться долго.
Мне хотелось навсегда узнать,
Чем живёт страна,
О чём над Волгой
Зори астраханские звенят.
Широко открытыми глазами
Мне хотелось видеть светлый мир,
Где Хибиногорск цветёт садами
И дымит заводами Памир.
И меня во все концы бросало
На пути открытом и глухом,
От Владивостока до Урала —
Слесарем, шахтёром, пастухом;
И везде дарила жизнь простая
Мне работу, песни и жильё.
И не знаю я, когда устанет
Сердце ненасытное моё!
Из трёх перечисленных профессий (слесарь, шахтёр, пастух) Шубин официально владел и занимался только первой. Впрочем, здесь стоит признать, что большинство поэтов и одной не владели.
В том же 1935 году в стихотворении «Родина» Шубин пишет:
Семь лет я дружил с незнакомою речью
В казахских кибитках,
В калмыцких возах.
Долины Памира, сады Семиречья
Семь раз отцвели у меня на глазах.
Я мёрз или слеп от горячего пота,
Меня малярия трясла через день.
И всё же подруги-друзья, и работа,
И радость, и песня встречали везде.
Мы хату, где выросли, любим. И всё же
