Полинька все-таки пошла в театр, поскольку билеты были у неё. Хотя она знала уже точно, что он не придет, – (сообразила она – что это были «смотрины», и что это была она…). И никогда больше они могут не встретиться. Она смотрела на сцену и плохо понимала, что там показывают, слёзы текли по её щекам весь спектакль, все два часа – тихо так что никто и не замечал, как она платком стирала их со своих щёк. Он боялась смотреть вправо, на обитое кожей кресло, которое так и оставалось незанятым.
– — – —
– Полинька… Я виноват… Может быть… —
– Не надо… Не надо об этом… И – всё. Конец. Мне пора. Прощайте! —
– Как? Так вот сразу? Но мы должны… Нам надо увидеться… —
– Нет. Не надо – отрезала Полинька, голосом, не терпящим возражения.
– Но почему? – недоумевал Борис Кириллович.
– Так будет лучше. —
– Но я… я должен видеть вас! – повысил голос Борис Кириллович, ужасаясь, что разговор оборвется на полуслове.
– Борис! – тут в дверях возник грозный силуэт Лизы Петровны. – Что всё это значит? —
Борис Кириллович прикрывал трубку рукой:
– Не мешай Лиза! Оставь меня… – и опять обращаясь к трубке. – Алло? Вы ещё здесь? Вы не ушли? Слышите меня?.. —
– Слышу… Сейчас мне надо уходить… —
– Где вы? Я возьму такси и приеду. —
– Не стоит. Вы уже не успеете. Я уезжаю, прощайте. —
– Стойте! Не вешайте трубку! Адрес… Скажите ваш адрес… – заволновался Борис Кириллович, нервно перебирая на тумбочке рядом листочки бумаги, на которых записывались телефоны звонивших ранее.
– Не надо… Ничего не надо… Я слышала ваш голос – этого мне хватит до конца моей жизни. Прощайте, Борис Кириллович. —
– Адрес, ПОлинька! Телефон! – Борис Кириллович уже громко кричал. Но в трубке раздавались короткие гудки.
– — – — —
Через несколько недель, может через месяца-полтора, снова подойдя к телефону, ПОлинька набрала прежний номер уже днем, был выходной, и она надеялась, что Борис Кириллович будет дома. Она решилась и желала уже встретиться с ним.
Ударил гудок, длинный, тревожный. Ещё один… И ещё…
– Алло! Кого вам нужно? – женский голос в трубке был сухой и строгий.
– Пожалуйста пригласите Бориса Кирилловича… —
Молчание… Мертвое молчание – ни слова, ни вздоха, ни шороха – там, на другом конце провода тишина тянулась.
Полинька не выдерживает:
– Алло! Вы меня слышите? —
– Да, – тут же отвечает тот же сухой и строгий голос, и в этот раз звучал он ещё суше и строже. – Вы что… приезжая? —
– Да. —
– Борис Кириллович скончался 10 дней назад – объявил сухой женский голос. Короткий щелчок. Резкие прерывистые гудки.
Успенье – конец августа и «лету покрышка», крестьянскому году почти конец. В это время закончились полевые работы, собрали в колхозе урожай нового хлеба. Всем крестьянам выдали зерно мешками с колхозного склада (по трудодням – кому три кому пять мешков зерна и ещё другую продукцию колхозную: у нас семечки подсолнуха бабушка привозила два мешка, нажарит и ну, лузгать – шелухи возле лавки… подметай потом). Теперь все богачами стали, у всех в закромах свой хлеб… и в каждом дворе гонят самогонку. Проращивают зерно и на том и ставят брагу, в сельпо дрожжи все давно расхватали.
Вот и в нашей деревне пропивали мужики лето. Собрались мужики за огородами деревни на своём месте, на лугу небольшом перед лесной опушкой. Выпили самогона ведра три… гулянка идёт, гармонист тут же и песни, и пляски. И день ясный, прохладненький. Тут один из «богатых» мужиков Миклай говорит:
