воздух трелевый да фисташковый!
Бутоньерка ли, пиджак с лампасами
да бекеша из шерсти шитая,
смушки прямо с ягнёнка связаны,
с трёхнедельного между нитями.
Красота! Гляди, приходи, входи!
Сад вокруг растёт: груши, яблони.
И, казалось, жизнь, что пирог в груди,
сладко ягодный, как у барыни.
Не царапайте, не цепляйте вы.
Гусаком-рябком обзывать нельзя.
А меня за что? Волколаками,
А меня за что? Да удавками.
А меня за что? Вкруг груди – петля?
Так с петлёй иду, да иду, бреду
со свечой, с огнём, с фонарём в руке!
То сорокою, крачкой, какаду,
то вороною, то совсем никем.
А на той петле не одна вешу,
здесь качается моя родина.
И берёзы все! И осины тут!
И ещё весь путь мною пройденный.
И не пройденный, и не хоженый.
И небес, и солнц много из свинца.
Посчитай с тех пор два моих лица,
что обтянуты тонкой кожею.
Отчего же два, а не сорок пять
от ночных утех до дневных похвал?
Прохожу киоск: пишут, что сдавать
можно кучу книг, словно бы металл
и макулатур! Каждый день сдаю
я кусок себя, рву я в кровь слова.
Не забудь предлог с запятою «а».
Не забудь предать всю мою семью.
Что до ссоры той, что в Миргороде?
До Ивановича, до Никифоровича?
Интересней мне да у Гоголя
и поплакать мне и повыкричаться!
Да какой-такой из меня вахлак?
Да какой-такой из меня дурак?
Стоеросовый, барбарисовый?
И откуда вздор, и такая чушь?
Видно, мозг совсем поубавился.
Не брала твоих деревянных груш,
ни молитв не чла, ни акафиста.
Исцеление! О, причисти мя!
Избавление от семи грехов.
…На Полтаве суд у Ивановича,
под Полтавою у врага его.
Скучно, скучно жить во Миргороде!
Стар Иванович.
Стар Никифорович.
Дождь, как из ведра, да на голое,
словно поле весь нынче выльется!
…
Что вверила в руки твои
Клаасовый пепел у сердца.
Весь космос мне душу скровил,
и кто же тебя подкупил
за несколько жалких сестерций?
Так раб может стоить. Цена:
смех Августу Октавиану
в Помпее. Какого рожна
я нынче пригвождена
к скале, ко кресту и к капкану?
Ужели ты из стихо-дрязг,
из шлюшных сетей социальных,
ужель ты из тех, кто предаст
за жалкий кусок премиальный?
Заказчик – всё тот же the best,
вулкан, сжёгший Рим – исполнитель!
Наивная я! «О, поймите!» —
вопила продажной элите.
А эллины – масло и шерсть
на рынок несли. Караваны
текли. Доблесть, слава и блеск
царили – легки и туманны!
Я думала, ты мне – сестра!
А ты – мёртвый город. Продажны
в нём женщины. Я в твоей краже
не лучше, не хуже, не гаже.
Икарами рифма щедра!
Шопеном. Есенинской плахой,
повешенным шарфом, рубахой,
расстрелянным небом в упор.
И файл и портал нынче стёрт.
И клинопись нынче в ожогах,
я выращу ухо Ван Гога.
И – в порт.
Там матросики бродят,
охранники на теплоходе.
Девицам продажным привет!
Наташе, Катюше, Ириске.
Я вся в Прометеевых искрах,
во мне Прометей ранил свет!
Я нынче продажных люблю.
Тебя и простых проституток.
Мне больше ни больно. Ни жутко.
Мне больше никак. По нулю!
…
Ах, Милена, прошу тебя, больше не лги – Троя пала!
Камни летели в затылок, сгорали столетья!
Что теперь беды иные со вкусом сандала,
с запахом смерти?
Их драгоценные туши чадят, что Везувий!
Порохом гари, налипшего провода, током разрядов!
Кормчие книги сгорели, и солнце-глазунья
на сковородке небесной плывёт камнепадом.
Жарко, Милена!
О, нет нам пощады в эпохах!
«Четьи-Минеи» прочитаны в новой тетради.
Мир Хасавюртовский жаждущий чистого вдоха,
много цветов, винограда и с маслом оладий.
Карты на небе начерчены: Минска не будет!
Дети взрослеют в подвалах, в обугленных дзотах.
