По пятым, десятым, даже по пятнадцатым и двадцать пятым числам месяца, я чувствовал себя прекрасно.
На бесконечных экзаменах и зачетах признавал только высшие оценки. Смешно, но перед началом испытаний я приходил в институтский корпус ранехонько с утра первым и вешал в гардеробе куртку, плащ и пальто только на пятый номер.
В крайнем случае, на пятьдесят пятый. Это немедленно приносило высшие баллы, повышенные стипендии а, в последствии, и блестящее поступление в аспирантуру и прочие серьезные учреждения.
Однако допрыгался.
У меня сломалась счастливая ручка. С того самого момента, все пошло наперекосяк. Конечно, сам виноват. Ведь говорила жена,
– Перестань все время теребить ручку. Особенно на переговорах. Сломаешь.
Однако по-другому никак не мог. Рука, подлая, сама инстинктивно тянулась, – чертовщина какая-то. Думал потом найти хоть какую-то замену.
Прочитал где-то о четках.
– Ты что? Мусульманин?, – спросил сосед из дома по-соседству, – Чего тогда спиртное употребляешь? Смотри, у нас в Израиле к чёткам отношение неравнодушное и подозрительное.
Заметив на себе ещё пару угрюмо-вопросительных взглядов на улице, я решительно засунул чётки в карман. И поглубже.
– Жалко, – подумалось с тоской, – удобная все же штукенция была. Вдобавок, пришлось тогда в Иерусалиме отстегнуть за неё целых пятьдесят шекелей.
Чётки были очень приятны на ощупь и сделаны из какого-то прозрачного голубоватого пластика, больше похожего на настоящий полудрагоценный камень.
Пальцы, будто сами по себе, автоматически и легко перебирали гладкий прохладный материал, громко щёлкая чётками одна о другую. И касания волшебны, и звук нравился, и руки пристроены.
– Надо же! Мусульманином посчитали. Еще и в подозрениях напряглись.
Достойной замены чёткам найти не удалось.
Пришлось возвращать к жизни старую добрую ручку. Склеивал и переламывал ее каждый раз, когда заканчивался очередной стержень. Выбрасывать ее не хотелось, никак.
Помню, как новой, эта ручка попала в наш тираспольский дом, впервые, ещё в советское время. Тогда она случайно завалялась на самом дне посылки от заграничных родственников.
Одновременно нам прислали и добротный шерстяной отрез. Из него тетушка Роза немедленно придумала пиджак для моего грядущего выпускного вечера.
– Материальчик-то, заграничный?, – закройщик дома быта, расположившегося на улице Карла Либкнехта, неподалёку от нашей одиннадцатой школы, подозрительно прищурился, – все с вами понятненько
Сняв мерку, он кинул в соседнее окошко бумагу с колонками цифр и крикнул,
– Валя, оформи их по полной! Материал – по наивысшей, цены – по самой дорогой категории. И все такое.
Увидев в итоговом счету « все такое», тетушка побледнела.
– Две пенсии только на пошивку отдать придётся, – помертвев прошептала она.
Мы решительно легли на обратный курс. Поравнявшись с дверью продуктового, Роза, вдруг, остановилась и решительно развернулась в обратную сторону
– Ничего! Пару месяцев на кефире поживу. Это даже полезно. Возвращаемся! Я обещала справить тебе пиджак к выпускному ещё тогда, когда ты в седьмой класс ходил.
Вот пенсия скоро придет, – успокаивала она себя. Целых двадцать восемь рубликов. Это раз. Может, Клара Рыжая платье закажет на майские. Это два. Тогда ещё целая десятка прибавится!
– Ошиблись мы в прошлый Ваш визит. Без подкладки подсчитали, – продолжил измываться наглый закройщик всего через неделю. Когда мы пришли за готовым пиджаком, он угрюмо и равнодушно буркнул, – хотите – платите и берите, хотите – здесь останется.
