-- Ну, матушка, ты и выдала!
-- Иди на хер… -- от души послала Анжела
Андрей толкнул Василия в бок и маякнул жестами: «Отстань от нее». Бык понимающе кивнул, и обряд покатился дальше. Цинк похлопал Рима по плечу и тихонько сказал:
-- Глянь, чо делает, – глазами он указывал на Ксена. Рим чуть сдвинулся и понял, что так удивило Цинка.
Кровь с обеих рук текла уже медленнее, но больше жрец не разбрызгивал ее на цветы, а собирал в небольшую чашу. Тем временем, процесс душения птичек продолжался. Отметились и глава города, и вояка, и остальные важные гости.
-- Что-то он бледный какой-то. Не сплохело бы мужику, – озабоченно сказал Василий, глядя на жреца.
Тот и в самом деле был бледен, и ритуальный рисунок, выделялся на посеревшей коже еще контрастнее.
В какой-то момент Андрей отвлекся и пропустил момент, когда либо жрец подал команду, либо был еще какой-то знак. Толпа внизу взревела в один голос:
-- Кет-ца-ко-атль! Кет-ца-ко-атль! Кет-ца-ко-атль!
Жрец поднял над головой чашу и, повернувшись к стоящим за спиной гостям, окунул в нее палец. Этим пальцем он мазнул по губам последнего из гостей, макнул палец еще раз, и нанес своей кровью две параллельных полосы на лбу гостя. Тот, очевидно, знакомый с ритуалом, сделал шаг вниз по лестнице, и застыл на предпоследней ступеньке.
Ксен обрабатывал гостей не торопясь, соблюдая некий внутренний ритм, и бойцы достаточно быстро сообразили, что из толпы выделяться не надо. Каждый из них тоже, поджав губы, подставлял морду под кровавое помазание и спускался на ступеньку.
Синхронно с ним ступенькой ниже опускались стоящие на лестнице. Строго соблюдая правило: одна ступенька – один человек. Цепочка уже тянулась почти до самого низа, когда Разумовский, глядя на побледневшую Анжелу, сказал ей:
-- Давай, давай. Не морщись. Ты богиня, или где?
Девушка шагнула к жрецу, и пока он мазал ее, в толпе возник странный густой гул, который перемежался нервными выкриками:
-- Смотрите…!
-- Летит, летит!
-- Это благословение!
Анжела удивленно взглянула на Рима, но тот только пожал плечами. Совершенно непонятно было, что именно взбудоражило толпу. Он оставался последним – Анжела шагнула ступенькой ниже, когда люди внизу издали синхронный полувсхлип полувздох и распростерлись ниц.
Побелевший Ксен, вместо того, чтобы намазать, наконец, кровью гостя и отпустить его с миром, точно так же бросился ниц и чаша, плеснув остатками крови, звеня, соскочила со ступенек.
Разумовский видел, как нервно Бык положил руку на кобуру. Да и не он один – напряглись все.
Задрав на него голову, Анжела, улыбнувшись, сказала:
-- Слышь, командир… У тебя на макушке бабочка сидит. Огромная такая! Только не спугни: жалко – она красивая.
-- Бабочка? Надеюсь, она не ядовитая.
Рим стоял, совершенно не понимая, что делать, боясь публично нарушить какие-то местные традиции. Тишина все продолжалась, и он, все же нагнувшись, подхватил Ксена за руку и потянул наверх.
-- Слушай, я же просил… Не надо мне так кланяться.
Тот неуклюже, как-то неловко встал, отстраняясь от чужака, глядя на его левое плечо. Смотрел он напряженно, почти с испугом. Помолчав несколько мгновений, Разумовский аккуратно спросил:
-- Ксен, мы здесь чужие, но мы никого не хотим обидеть. Что-то не так? Мы нарушили какое-то правило?
-- Кетцакоатль…
Рим оглядел себя, пытаясь понять, куда именно смотрит жрец. На левом предплечье, чуть выше локтя, на рукаве афганки сидела большая сине-голубая бабочка, слегка пошевеливая крылышками. Больше ничего не было, и он, вопросительно глянув на жреца, спросил:
