Соки жизни - страница 11

Но всё вдохновение улетучивается, когда красивая женщина начинает говорить.

Мы ещё ужин заказать не успели, а она уже мне сказала, что я сутулый, лысый и что мне обязательно нужно над собой поработать, чтобы стать интересным.

Типа:

– Коля, ты не качок, – и утвердительно, как приговор: – Не качок.

Демонстративно встала, подошла ко мне и стала беспардонно искать кубики на моем животе. А у меня там пузо, а кубики глубоко. Так глубоко, что и не найти. И весь ресторан на нас пялится.

– Кубиков, опять же, нету, – обречённо промолвила она влажными губами.

И пошла. И пошла, виляя задом. И эротично опустила свой эффектный зад на своё место.

– Нету, – тихохонько сказал я, глубоко вздохнув.

А в голове у меня вертелось… Ну ёбт – конечно – безусловно – я лысый и никакой не качок. Мне за сорок. И я всей душой ненавижу вонючие спортзалы и качалки всяческие. Ага. Я ходил в Москве пару раз, так там ко мне… геи стали приставать.

Такие мысли были у меня голове, но потом вслух я почему-то стал оправдываться:

– Зоя, в школе… в средней школе я был достаточно спортивным мальчиком. Да. Даже более того. Первые места занимал… там… По прыжкам в длину, типа того… Бегал неплохо… Даже отлично бегал. На городских соревнованиях бегал на пробегах всяких. Город, где я жил, небольшой, но всё равно… Да, я больше любил… так сказать… и люблю ногами думать, чем под штангой, извиняюсь пе… – я замолчал, потому что чуть не брякнул «пердеть», спохватился и добавил: – Потеть. Зоя, я и в шахматы хорошо играл… играю.

Потом я с жадностью выпил стакан вина, вытер губы рукавом и продолжил свою оправдательную речь:

– Да и сейчас я… это… могу… могу с удовольствием, например, по центру Москвы двадцать километров пешком намотать… Или побегать немного… где-нибудь там… чтоб никто не видел. Ещё я на бокс ходил… несколько недель, – и я громко выдохнул, понимая, что мои оправдания и успехи в боксе и шахматах только исказили прекрасное лицо моей сногсшибательной Зои. Её губы презрительно сжались. Она легонько постучала вилкой по тарелке. Встала, сказала:

– Я сейчас.

И ушла вглубь зала. Видимо, в уборную. Не знаю. Может, там в глубине и оценивал меня кто из её подруг. Или просто поссать захотела. Или носик припудрить.

Мои Боги, как всегда, смеялись надо мной. Ёбт. Мои Боги вообще очень смешливые… Они как программисты. Они и есть программисты. У меня ведь всё уже давно в коде прописано, блин. Твари. Я ваш подопытный Прометей… Я маленький гигант… Прометей прикольный, блин. Мать моя Климена. Блин. Я прилетел сюда в свой любимый родной Томск, в Сибирские Афины за своей судьбой… А вы смеетесь надо мной! Ха-ха-ха! А гвозди мне в ладони – ты-дыщ! Ты-дыщ! К дереву. Без вины страдаю – обратите внимание! Дела пошли, не слова. А я ведь по серьёзному… Я любви приехал искать.

Смонтирую ужин. Там было: бла-бла-бла, кстати, я справился с волнением. Временами говорить я умею. Особенно после пары бокалов вина.

Но в конце встречи, приятно улыбнувшись, Зоя подытожила:

– Всё было мило. Но не загорелось… Как бы… Понимаешь меня?

– О чём ты? – спросил я.

– Искры не было… Мне нужно время… – она показала на своей живот: – Вот тут вот… вот тут не зажгло. Как бабочки в животе крылышками… Нет бабочек, Николай. Понимаешь?

Я развёл руками, потрогал свой пузик, подумал о нём: «В моём брюхе тоже нет никаких бабочек».

На улице было свежо, хорошо. Я люблю Томск. Я тупо смотрел на мои Сибирские Афины и думал про дурацких бабочек в животе и про мух в моей московской квартире.