Сокровенное сказание монголов. Великая Яса - страница 43



Тогда же Бадаю и Хишилигу дарованы были шатер златоверхий, в котором восседал Ван-хан, чаша златая, из коей он пил, а также вся свита и челядь, что ему прислуживали. Сии дары преподнося, хан молвил:

«Всю челядь отдаю вам в услуженье:
Пускай вам на пиру подносят чаши,
А на охоте ваш колчан таскают.
Пускай из поколенья в поколенье
Ваш достославный род, потомки ваши,
Повинностей не зная, процветают.
Желаю, чтобы горы той добычи,
Что у врага в сраженье отобьете,
Навек остались с вами;
Надеюсь я, что грудой разной дичи,
Которую убьете на охоте,
Воспользуетесь сами».

И возгласил тогда же Чингисхан:

«Бадай и Хишилиг спасли мне жизнь, великую услугу оказали. И, покровительство у Неба Вечного найдя, хэрэйдов я поверг, и на престол высокий я взошел. Так пусть же ныне и вовеки, аж до праправнуков, наследники престола моего заслуги этих двух мужей не забывают!» Так повелел он.

Хэрэйдов племя повоевав,
Своих никого мы не позабыли —
Пленных меж всеми распределили.
Тумэн тубэгэнцев в полон забрав,
Его на части тотчас поделили,
Мужам и сродникам всех раздали.
В день боя, еще не приспела тьма,
Донхайдцев множественный народ
Уж был по стойбищам разведен.
И полоненных жирхинцев тьма —
Воинственный и жестокий род —
Меж воями также был поделен.

Довершив избиение хэрэйдского народа, Чингисхан сидел всю зиму в урочище Абжига худэхэри.

Ван-хану и его сыну Сэнгуму удалось вырваться из кольца наседавших на них мужей Чингисхана. Когда, добравшись до места Нэгун ус в урочище Дидиг сахал, Ван-хан спешился у реки, чтобы утолить жажду, на него наехал Хори субэчи из караульного отряда найманов.

«Я – Ван-хан», – назвался беглец. Но Хори субэчи не знал хана хэрэйдов в лицо; он не поверил иноплеменнику и убил его.



Тем временем сын Ван-хана Сэнгум, его конюший Хухучу с женой ехали втроем в обход урочища; в поисках источника они скакали по пустынному песчаному нагорью, как вдруг Сэнгум заприметил стадо куланов, которые паслись, отбиваясь хвостами от оводов и мух.

Сэнгум сошел с коня, передал поводья конюшему, а сам крадучись стал подбираться к куланам. Когда Сэнгум удалился на порядочное расстояние, Хухучу поворотил своего коня вспять и пустил его рысью, уводя за собой и лошадь хозяина. Жена конюшего окликнула мужа:

«Всегда ты был хозяином приближен,
Ни платьем, ни едою не обижен.
Души в тебе не чаял он – почто ты
Спешишь отвергнуть ханские заботы?
Зачем ты от Сэнгума убегаешь,
На произвол судьбы его бросаешь?»

Видя, что жена начинает отставать, Хухучу крикнул ей: «Никак, ты хочешь стать женой Сэнгума?»

На что та ответила: «Негоже, милый, бессовестною тварью, псу подобной, считать меня! Прошу тебя, оставь ему хотя бы чашу золотую! Пусть будет из чего воды напиться».

Хухучу швырнул назад золотую чашу и поскакал восвояси. Явившись к Чингисхану, конюший поведал владыке, как бросил Сэнгума средь песчаных барханов, пересказал слово в слово свою перебранку с женой. Выслушав его, Чингисхан повелел: «Дарую жизнь лишь женщине его. Конюший же, что бросил хана, что своего же властелина предал, и моего доверья недостоин». И Хухучу тотчас был казнен.


Рассказ о том, что замыслил надменный Таян-хан

Узнав о случившемся в урочище Дидиг сахал, мать Таян-хана[215] найманского Гурбэсу[216] сказала: «Ван-хан – потомок рода древнего и ханского к тому же. Пусть принесут мне голову несчастного того. И если убиенный – точно хан хэрэйдов, устроим тризну по усопшему тогда».