Сокрушая врагов - страница 13

А с тех пор боярин Жирослав и затаил на Бокула и его ватагу злобу лютую. Вначале сам со своими людьми гонялся за разбойниками, а потом испросил у князя людей ратных для изловления головников и татей.[16] Вот тогда-то и пришлось бродничкам ох как не сладко…

Почти вся ватага Бокула была из местных, новгородских словен. Но был у него и один низкорослый и почти весь седой полянин – Селян по прозвищу Кучма. Ни лютой зимой, ни жарким летом не расставался Селян со своей меховой вислоухой шапкой кучмой, за то и получил свое порекло.[17] В баню хаживал Селян, знамо дело, без шапки. Плешивую голову его видели, и не раз, за нее злые языки его еще и Плешивым за глаза звали. Прибился полянин к бродникам Бокулы из другой ватаги, которую боярин Жирослав прижал к Волхову, да и почти всю ее загнал в воду каленым железом. Только Селян ухитрился вовремя нырнуть от боярских стрел да отплыть в сторонку и схорониться у прибрежных кустов. Почитай, один он из той ватаги и выжил. Селян Кучма был уже не молод, и ему все тяжелей было бродничать, но он упрямо шел за Бокулом в надежде взять последний куш и осесть где-нибудь в тихом месте. И баба у него уже была на примете, вдовица, что ждала его в Новце – он верил, что ждала…

Предводитель бродников вновь круто завернул влево. Пройдя несколько сотен метров, они вышли на небольшую полянку. Бокул остановился.

– Хорош! Пришли, тута стоять и будем, – объ-явил он и первым скинул на землю свою калиту.

Павла усадили на чей-то мешок и впервые за долгий переход дали напиться. Ростик запрокинул кожаную флягу, позволяя главе медвежьего рода утолить жажду, но тут же воскликнул:

– Хватит сосать, – и отдернул сосуд.

– И на том спасибо, – благодарно выдавил пленник с некоторым сарказмом.

– Ага, – буркнул недовольный бродник, встряхнув флягу и оценив, что воды осталось меньше половины, добавил: – Вот ведь водохлеб чудинский…

Не плачь!

Сегодня умерли не все.

Хотя поплачь —

Мы потеряли многих…

Юски, как и рассчитывал, добрался до Каргийоки почти к закату дня. Солнце начало заваливаться за горизонт, темнело. Стража у ворот признала его не сразу. И только когда Юски покрыл их всех отборным вепсским матом, его пропустили вовнутрь. Грязный и изодранный, он вломился в ворота поселка, как лемби,[18] вырвавшийся из цепких рук Юмала. Он едва добежал до колодца, перепугав детишек и баб. Женщины, выронив ведра, всплеснули руками и попятились. Гонец жадно опрокинул на себя ведро ключевой воды и окатился, на лету хватая ртом влагу. Ко второму, полупустому ведру он подошел уже спокойно, опустился на колени и принялся пить воду мелкими глотками. Затем он поднялся, тряхнул волосами, окатывая собравшихся веером брызг.

Утолив жажду, Юски устало огляделся. Бабы и детишки уже успокоились – признали-таки своего. Со всех сторон к колодцу уже спешили мужики, оставшиеся для защиты Каргийоки.

– Что случилось? Была ли битва?

– Где Баар?

– Где наши воины?

– Что там новгородцы?

– Да, а где Баар?!

Его засыпали вопросами, но Юски молчал, озираясь по сторонам. Он не хотел вот так с ходу огорошить земляков горькими вестями. Юски видел тревожные глаза женщин, он знал их всех, всех, чьи мужья, сыновья и братья ушли в этот последний для них поход. Он ждал нойду,