Тимбер вскочил и кинулся к вещам, лежавшим на скамейке между чашами с углём. Нуониэль схватил свёрток с письменами, развязал его, разыскал на столе щепу, затеплил её и, судорожно перебирая пергаменты, стал читать:
– Две треснутых плиты находятся в трёх шагах вправо от входа в пещеру! Одна плита крупнее, а из её трещины растёт подорожник! За второй плитой лежат три лиственничных шишки, одна прошлогодняя, а две совсем старые…
Нечаянно Тим коснулся огонька лучины и выронил записи. От неожиданной боли его обдало жаром. Тимбер растёр ожёг, зажмурился и вцепился обеими руками в веточки на голове. Безумный протест Агидаля начал обретать смысл: ведь посыльный не просто хотел домой – он не хотел в дальние страны! Он до ужаса боялся чужбины. Боялся, потому что знал, какой опасной может быть иная земля. Тимбер ощутил, что все эти дни не переживал вовсе не потому, что смелый, а потому что просто не имеет даже примерного представления о том, что его ждёт.
«Война Золотой Ольхи»! – подумал Тим. – Книга о битвах и путешествиях! Надо перечитать! Но я читал её добрую сотню раз! Записи отца! В бездну записи! Небось, пустые наставления о том, что надо делать! Список подарков! Как звали того правителя? Что такое йосан?»
В себя Тимбер пришёл только утром на пристани, когда чайки согнали ватное забытьё своим истошным плачем. Несмотря на ранний час и ледяной ветер, на причале собралась внушительная толпа. Вот на ладью взошёл Агидаль, сопровождаемый воинами. Вот воины вернулись на берег.
Тимбер приблизился к трапу. Окружающие его важные господа чинно поклонились.
– Возвращайся в Лойнорикалис с величайшим из сокровищ! – напутствовал нуониэля консул.
Тим задумался над ответом, но тут Бетт Улаи Бера приобнял его и шепнул на ухо:
– Да избавит вас Триединство от ярости варваров! Мы слышали: их нынешний конунг не берёт пленных.
Тим коснулся шаткого деревянного мостика подошвой своего красного сапога. Судёнышко нехорошо скрипнуло. Толстый капитан – тот, что вчера бранился и толкался – глянул на Тима совсем не так, как слуга на господина. С ног до головы единственного на борту нуониэля осмотрели и моряки.
– Отдать концы, в задницу! – крякнул толстый капитан. – Подымай трап! Левый борт, вручную!
В причал ударили несколько тяжёлых вёсел, и ладья стала отдаляться от берега.
– Поднять! – гаркнул толстяк, и мужики потянули за шкоты.
Тимбер потерял равновесие, но не упал, ухватившись за борт. Заметив свои вещи среди поклажи, он добрался до них и уселся на смотанный канат.
Люди на пристани махали платками, смотрели на отплывающих. Кто-то шёл по причалу рядом с ладьёй. Из-за холмов выглянуло солнце и озарило всё столь ярким светом, что сложно стало различать людей на берегу. И в этот момент Тим услышал чей-то вопль, вроде женский. Тимбер ошибся: перед толпой бежал мальчик.
– Папа! – кричал ребёнок, стараясь догнать ладью, которая ещё не дошла до конца причала.
– Радей! – заорал Гиди, бросившись к борту и мешая гребцам. – Радейка! Сынок! Ты как здесь?!
– Папа! – отвечал ему бегущий мальчик, протягивая руку над водой.
Гиди хотел коснуться сына, но между их ладонями оставался добрый аршин, как бы они не тянулись.
Тимбер привстал и заметил, как по причалу за мальчиком бежит женщина с малышом на руках и тоже что-то кричит.
– Радейка, – тянулся к сыну Агидаль. – Я скоро домой буду!
– Когда, папа?
– Недолго! Мать береги!
