А потом он увидел глаза. Зеленые кошачьи глаза на уродливом человеческом личике, увенчанном парой рожек. Чёртик жадно смотрел на Володьку и, почему-то, лизал лицо длинным гадким языком. Лишь через несколько секунд дошло, что это была маленькая чёрная собачка. Которая тщательно, словно щенка, вылизывала его. Вообще-то, пёсик выглядел довольно мерзко, и Феоктистов испытал облегчение, когда тот, наконец, исчез. Он отчетливо помнил, как его убивал буржуй. Смутно – как грабила и добивала «спасённая» молодуха… Причём же тут собачка?
В полумраке, буквально в полутора метрах над ним, темнел двойной скат из тонких стропил и грубого, похожего на кору, кровельного материала. Вместо потолка шли ряды жердей с веничками сушёной травы, корешками и чем-то типа экспонатов кабинета биологии. Пахло сеном и химией. У него видели оба глаза.
Слева раздалось торопливое хлюпанье. Володька с трудом повернул голову, и увидел давешнего пёсика, который теперь вылизывал Николая. Оба друга, лишь в бинтах из грубых окровавленных тряпок, лежали на деревянном некрашеном топчане. В головах и по бокам что-то коптило в глиняных плошках, распространяя сладковатую вонь. Но главное, рядом находился ещё один человек! Чумазая старуха держала в правой руке нож с чёрной рукояткой, а в левой – крупную живую жабу. Ей она растирала ноги Зуброва и что-то при этом бормотала. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы связать своё воскрешение с появлением этой Бабы-Яги и её забытыми способами медицины.
Наконец, Коля застонал. Собачка спрыгнула с топчана, а старуха ножом снесла земноводному голову и небрежно отшвырнула. Как оказалось, прямо в огонь очага. Или камина. Потом достала ещё одну плошку и поднесла к губам Феоктистова. Не доверять ей было глупо, и он отпил солоноватой жидкости. Пока приступ тошноты не оттолкнул губ. Было ощущение, что глотнул крови. Во всяком случае, запах напомнил «мотоциклистов», а вкус – врага. Незаметно вновь соскользнул в сон.
Следующее пробуждение было более приятным. Пахло варёным мясом. Мальчишки по-прежнему лежали на топчане. Разве что были накрыты примитивной рогожей, что сохраняли часть их тепла. Давешняя миловидная старушенция варила супчик, как раз и распространявший тот восхитительный аромат. Увидела, что пациенты очнулись, и что-то спросила. Язык был вроде польского или болгарского. Но смысла они не уловили. В школе один изучал немецкий, а второй английский.
Тогда заговорила хозяйка. Но единственное, что поняли, было её имя – Линде. Старушка накормила их похлебкой с кусками жёсткого, недоваренного мяса. Которое с голодухи показалось им просто пищей богов. Правда, бульон пришлось отпивать прямо из плошек, так как ложек не было. Когда варево закончилось, хозяйка, помогая речи жестами, показала, что им пора выходить из избушки. С огромными мучениями сползли с топчана и, держась друг за друга, побрели к двери.
– Наше счастье, что голодные в драку полезли! – вдруг улыбнулся Феоктистов.
– Это ещё почему?
– Да слышал, если на войне кто-то получал рану в живот на полный желудок, то спасти его было невозможно. А вот если на пустой – лечили!
Снаружи оказалось, что жилище не имело куриных ножек. Хотя в целом здорово соответствовало типажу: было небольшое, низенькое, заросшее мхом по самую крышу. Да и стояло в середине густого лиственного леса. Имелся небольшой двор, без огорода, но с курятником и несколькими сараями. В одном из которых перетаптывался вороной жеребец.
