Было уже почти темно. Коля возился с костром, на котором закипал чайник. Где-то недалеко посвистывали перепела, стрекотали последние кузнечики, наступала ночь. Что она несет на своих крыльях? Об этом можно было только догадываться.
Мы тихо сидели у костра. Курили, молчали. Говорить не хотелось. Я с огромным любопытством и одновременно со страхом ждал начала событий. Ждал, но в глубине души не верил в то, что они случатся, – настолько нереальным казалось происходящее.
В ямы, вырезанные в мягком дерне в форме звезд, были заложены куски старой автомобильной покрышки. Вперемешку с дровами их мы облили бензином и каким-то техническим маслом. Заготовили факелы. Мы ждали.
Профессор взглянул на светящийся циферблат часов:
– Скоро двенадцать. Осталось десять минут.
Не успел он произнести эти слова, как над нами пролетела какая-то огромная ночная птица. Бесшумно махая крыльями, она сделала один круг, другой… Внезапно послышалось какое-то заунывное пение. Сначала я подумал, что мне показалось, но пение становилось все явственнее.
Странная мелодия, напоминавшая отпевание покойника, переворачивала все внутри. Слов было не разобрать, но пели на каком-то незнакомом языке.
– Вроде началось, – проговорил Струмс, и в его голосе звучало удовлетворение.
Ночь, еще несколько минут назад полная звуков, вдруг замерла, исчезли кузнечики, не шелохнулась ни одна ветка. Стояла полная тишина. Лишь потрескивали дрова в костре да слышалось непонятное пение.
Но вот в темноте, окружавшей наш лагерь, обозначилось некое движение: шуршала трава, звук неуверенных шагов.
Мороз пошел у меня по коже. То же чувство, по-моему, испытывал и Коля. Только профессор был внешне спокоен. Он внимательно смотрел во тьму. В его руках я заметил фотоаппарат со вспышкой.
Из темноты вышла какая-то фигура и встала на границе круга. Трудно было разобрать, кто это, – она казалась совсем черной. Однако когда я внимательно присмотрелся, то увидел, что от фигуры исходит слабое зеленоватое свечение, каким светятся иногда гнилые пни на болотах.
– По-моему, наша знакомая пожаловала. – Профессор вскинул фотоаппарат. В свете вспышки мы явственно различили девицу Дарью Сурину.
Она отшатнулась и чуть не упала. Движения ее напоминали движения марионетки, будто все тело состояло из шарниров.
Струмс направил на мертвую мощный фонарь. В его лучах мелькнуло черное оскаленное лицо, стеклянные, остановившиеся глаза, какие-то истлевшие лохмотья, покрывавшие ее остов. Она снова подошла к границам круга и уставилась на нас. Из темноты показались еще какие-то фигуры.
– Ого! Да она с компанией, – усмехнулся профессор. – Готовьте факелы.
В эту минуту меня кто-то крепко схватил сзади за руку. Я с удивлением обернулся и почувствовал тяжелый запах гнили.
– Помогите! – закричал я. Струмс рванулся на мой голос. Как сейчас помню, в свете его фонарика я увидел отвратительную, покрытую зеленой плесенью руку мертвеца с длинными желтыми ногтями.
Струмс схватил саперную лопатку и одним махом перерубил эту руку у предплечья. Раздался какой-то чавкающий звук, точно разрубили огромный гнилой помидор. Однако отрубленная кисть продолжала крепко сжимать мою руку. Я завизжал от ужаса.
– Это он с тыла прорвался! – закричал профессор, мы туда не смотрели. В его руках появилась бутыль со святой водой.
Профессор плеснул ею на мертвеца, который все еще пытался схватить меня уцелевшей рукой.
