Солнцевы сыны - страница 5

– Чем зверюшек убивать, лучше бы сам овощи растил, – наконец выговорила она, – Пошел в огород, собрал, домой принес и не надо по лесам лазить, леших распугивать.

Деян усмехнулся.

– Чего смеешься? Я тебе дело говорю, вот и слушай, покуда жива…

Она хотела что-то добавить, но продолжительный кашель прервал ее тираду. Деян оставил готовку и пошел к другому углу, где стояло ведро с водой. Зачерпнув кружку, он поднес ее тетке. Та жадно к ней припала, и только после того, как выпила все, ее кашель унялся. Деян принял кружку обратно и вернулся к своей работе.

– Не хочу землю пахать.

– Ха, да кто тебя спрашивать будет? Нужда заставит – сам побежишь. Мяса-то добавил? Я, чай, не корова одну траву лопать, – брюзгливо крикнула она из-за стола.

Деян повернулся к женщине с явно назревшим возражением, но быстро осекся и продолжил заниматься своей работой. Сняв несколько сушившихся на печи кусков какого-то мелкого млекопитающего, он осторожно нарезал их в чугунок и отправил тот за заслонку. Тетка нетерпеливо наблюдала за его действиями, ерзала и наконец замерла, ссутулившись и скрестив руки на коленях. Звали ее Мариной. Все в этой женщине выдавало старость, наступившую явно раньше положенного. Лицо ее было сухим и каким-то острым, от чего казалось тоще, чем есть. Под бесцветными глазами собралось несколько слоев темных морщин. Была она не шибко худа, но продолжительная болезнь сильно подорвала ее здоровье. Неизвестно, кто бы за ней ухаживал, ведь кроме племянника у нее в целом свете никого не было. Замужем она никогда не была, оттого, наверное, что, как шептались в деревне, была бессильна к деторождению. Одежда на ней была, вопреки ожиданию, хорошо пошита и даже имела незамысловатый узор, но на сутулом худощавом теле женщины смотрелась весьма блекло.

Изба, в которой сидели тетя и племянник, сильно обветшала, но более мелкие составляющие, такие как утварь, явно периодически обновлялись. Поэтому можно было сделать простой вывод: деньги в этом доме водились, но не в большом количестве.

За окном, тем временем, сгущались сумерки, заползая длинными тенями в окна избы. Стояла теплая июньская погода. На яблоне у дома звонко пела вечерняя птица. Откуда-то издалека до слуха доносился лай собак и мычание коров. Деян оставил на время свой пост у печи и подошел к окну. Глубоко втянув легкими остывающий воздух, он зажмурил глаза, постоял так мгновение и, выдохнув, наконец обратил свой взор на восток, где догорал алый полукруг солнца. Его всегда чем-то пленил именно этот последний момент, когда дневное светило медленно закатывалось за горизонт. И если ему удавалось застать это явление в поле, то он непременно отвлекался от своих дел и все глядел и глядел на восток, до самого заката.

Однажды он задумался над своей странной привычкой. Наверное, –  рассуждал он, –  его привлекало не само солнце, а именно тот образ, что оно из себя представляет. В жаркий день этот громадный огненный диск, даже не позволяет взглянуть на себя, и занимается лишь тем, что величаво и недосягаемо возвышается в небе и неустанно вселяет жизнь во все сущее своим светом. А Деян, стало быть, часть всего сущего, крохотная песчинка, которая не меньше остальных зависит от света этого исполина. Что-то унизительное было для него в этом положении. Он пытался разобраться что именно. Неужели, – думал Деян, – человеку только то и остается, что нестись по бурному течению жизни, ходить под этим огненным гигантом, и дожидаться своего конца. Справедливо ли, что солнце светило вчера, светит сегодня и будет светить завтра, а он, Деян, словно искра: вспыхнул и погас, и никто не увидит его пламени. Деян уйдет, а солнце продолжит так же без устали светить тем, кто придет ему на смену. От этих мыслей он хмурился и грустнел, однако не отводил взгляда от горизонта, потому что была здесь и другая интересная вещь. Заключалась она в том, что стоит дню подойти к концу, как все поменяется. Исполин померкнет, его корона угаснет, и он станет на непродолжительное время будто бы уязвимым. Деян по-настоящему жалел, что нет в этот момент у него в руках подходящего лука, чтобы поразить это великое существо. И все, что ему останется – это наблюдать, как в очередной раз алый зверь спрячется от всего мира за его край.