Солнцежар - страница 12

Катя обнаружила в избе много любопытного, но больше всего её заинтересовала белёная стена, прикрытая тонким выцветшим ковром с кистями и оленями. Прямо к ковру в весёлом беспорядке были прикреплены маленькие, квадратные, окаймлённые белой рамкой фотографии

Большинство снимков были мутными, какие-то отдавали желтизной, другие были почти голубыми. Но на каждой из них можно было различить небольшую компанию из одних и тех же женщин.

На снимках они заливисто смеялись у ворот дома. Сидели за праздничным столом в окружении суровых высоких мужчин в тёмных одеждах. Ехали на телеге среди тюков сена.

Катя, увлекшись, скользила взглядом по фотографиям и вдруг увидела гроб.

От неожиданности её передёрнуло.

Массивный деревянный гроб, установленный на две кухонные табуретки, находился ровно на том месте, где сейчас стояла Катя. Не было никаких сомнений: на снимке можно было различить даже куклу в окне.

Вокруг гроба стояли всё те же женщины. Они холодно и строго смотрели на умершего, словно не испытывали ни печали, ни сожаления. А одна из женщин смотрела не в гроб, а прямо на Катю.

Ну, то есть, она, конечно, смотрела в объектив, но впечатление складывалось то ещё.

Крупное лицо с правильными чертами выглядело невероятно живым. Женщина, изогнув бровь, смотрела на Катю с удивлением и нескрываемым любопытством.

На следующем снимке крупным планом было запечатлено лицо покойного. Жёлтое, словно восковая маска, вытянутое, покрытое глубокими бороздами. Один глаз умершего был приоткрыт и под веком виднелась мутная роговица.

– Это инстаграм двадцатого века, – предвкушая Катин вопрос пояснила мама. – Когда-то был очень модным фотоаппарат «Полароид», он делал моментальные снимки. Качество такое себе, но удовольствия доставлял массу. Вообще, странно, что мы нашли эти снимки здесь. Да ещё в таком количестве. Полароид стоил как крыло самолета, для сельских жителей тех времён – это небывалая роскошь.

Оцепеневшая Катя кивнула невпопад, не отводя глаз от снимка с гробом.

– А, ты об этом! – мама начала было рассказывать о традиции фотографировать похоронный обряд, популярной в двадцатом веке, но тут они обе услышали, как на улице громко заиграла музыка.

– Катька! – всполошилась мама. – Время-то сколько? Что я тут с тобой до сих пор лясы точу? Наверное, там уже всё началось! – Она впопыхах кинулась собирать вещи и приводить себя в порядок, а Катя, всё еще плохо соображая, прямо в пижаме с авокадо и бутербродом в руках вышла подышать на улицу.

***

Огромная деревянная ладья на холме изображала сцену. Рядом с ней носился молодой ведущий в сером костюме. Он беспрестанно цокал в микрофон, считал до десяти и обратно, после чего жестами что-то маячил с палубы звукооператору, и, прикрывая микрофон ладонью, нецензурно ругался.

Из колонок, величиной с Катю, доносился миллион разных звуков: забористый перепляс сменялся хитами этого лета, а потом снова взвизгивала кадриль.

К микрофону один за другим подходили дети и пенсионеры, пробовали петь, бросали на полуслове и уходили обратно. Из припаркованного у ладьи автобуса выгружались бабушки в кокошниках, одинаково толстые и неповоротливые. Их длинные бордовые платья цеплялись за сухую траву и тащились за ними словно мантии.

По обеим сторонам от ладьи расположилась ярмарка, куда ускакала на босу ногу Катина мама. Она умудрилась забыть дома обувь от своего «наряда до пят», а надеть кроссовки наотрез отказалась. Взяв с Кати обещание, что та придет на ярмарку в течение часа и найдёт её возле главной сцены, мама, обвешанная пакетами из пятёрочки, скрылась из виду.