На следующий день в обед приехали танкисты и всё, что мы думали о боевых действиях или как-то представляли себе – всё это было на их лицах. Мы облепили их машины не хуже чем дагестанские мальчишки несколько дней назад. Люди вернулись живые и невредимые, чего не скажешь о танках. Три танка были со сбитой динамической защитой, с прочерченными по бортам следами попаданий от выстрелов из гранатомётов. На одном из танков насчитали четыре попадания от таких выстрелов, все по касательной, динамическая защита сорвана, а кое-где карманы с титановыми пластинами были не сбиты, но издевательски разворочены, вывернуты наружу острыми зазубренными лохмотьями, как будто раскрытые акульи пасти были прилеплены к бортам машины. Механик-водитель этого танка до сих пор остаётся бледным, как призрак, несмотря на то, что все механики, как правило, всегда чумазы от солярки. Танкисты ничего внятного рассказать не могли, многие заикались и понятно, что где-то там, в Ботлихе, они попали в серьёзную передрягу. Командира танковой роты с ними действительно не было.
Теперь по ночам в патруле стали проверять несение службы в каждом из подразделений нашего сводного батальона. Несколько дней прошло в этом месте в полном спокойствии и так или иначе кто-то начал расслабляться. Часовые спали прямо перед своими палатками, кто-то – на наблюдательных пунктах вокруг лагеря. У таких мы просто даже не забирали, а собирали оружие как бесхозные вещи, ненужно валявшиеся рядом с «отдыхающими», из которых кое-кто даже храпел, и наутро передавали его командирам. Пароли устанавливали на каждую ночь, но по-прежнему самой популярной цифрой у запрашивающего пароль была цифра три.
Нарзану было не просто много, а очень много. По утрам, после зарядки и перед завтраком, я полюбил принимать душ из трёх бутылок этой прекрасной газированной минеральной воды. Вскоре в одну из ночей прошёл лёгкий дождь и после него мы уже самолично удостоверились, почему это место называется Пластилиновой долиной – вода уходит в почву очень и очень медленно, превращая её в жидкую слякоть. В эту ночь я был в патруле с Сашей Ливановым из Калуги, наводчиком-оператором третьего экипажа. Командир направил нас подальше от лагеря, примерно на километр, чтобы мы обошли его примерно на таком радиусе. Когда возвращались назад для смены, наткнулись на наблюдательный пункт сапёрного батальона – каждое подразделение, расположенное у края лагеря, обязано было выставлять на ночь такой пост.
– Стой, трииии! – закричал часовой, назвав привычную нам цифру.
– Трииии! – ответил я, не сбавляя шагу, зная, что сегодня пароль «шесть».
– Стой! – последовал резкий окрик. – Стрелять буду!
– Триии! – ещё раз выкрикнул я.
– Стооой! – прокричал часовой и выстрелил длинной очередью поверх наших голов, – Лооожииись!
Мы буквально рухнули наземь и закричали на часового, который тотчас огонь прекратил и запросил пароль повторно, назвав теперь цифру «четыре». С арифметикой у нас проблем не было, и Саша ответил правильно. Часовой позволил нам подойти, а когда приблизились, возникло сильное желание врезать со всей пролетарской ненавистью по этой сейчас невинно улыбающейся роже.
Но если здесь, на периметре, было спокойно, то в глубине лагеря несение ночной службы у каждого расположения представляло собою жалкое зрелище. На входе в одну из больших палаток, на сорок человек, в своеобразном тамбуре, крепко сжав автомат в руках, сидя спит часовой. Осторожно, чтобы не разбудить его, мы прошли внутрь, окинули взглядом сонное царство и я, поскольку вошёл первым, взял ближайший к выходу автомат из самодельной пирамиды.
