До этой поездки я, к стыду своему, про собрание Уоллеса не знал, хотя кичился тем, что побывал (и не один раз) во всех основных галереях России, Италии, Франции, Англии, Испании, Германии, Португалии и даже Японии. Правда, я не застал открытой галерею в Мюнхене, а также не бывал в США и потому не знаком с экспозицией нью-йоркского музея Метрополитен, но в остальном, как мне казалось, в моём послужном списке нет крупных белых пятен. Оказалось, что есть. Молодец, Алина!
Пока мы шли, теперь уже после очередного поворота сверяясь с картой и читая на каждом перекрёстке надписи «Look right» под ногами, сделанные белой краской специально для глупых пилигримов с континента, привыкших, что сперва нужно смотреть налево, а потом направо, потому что в Англии, как вы знаете, наоборот, так вот, проделывая эти нехитрые упредительные телодвижения, я размышлял о том, как же хорошо, что где-то на свете ещё сохранились частные коллекции, которые можно увидеть и почувствовать.
Вы когда-нибудь бывали в Третьяковской галерее? Смею надеяться, что если вы заинтересовались этой книгой, то склонны к любознательности, а потому, да, бывали. Но я очень не уверен, что вы застали её в том виде, в каком она была до «реставрации», когда оригинальное здание надстроили, а экспозицию расширили, растянули и перевесили. Потому что мне посчастливилось побывать там с отцом задолго до её раскурочивания, начавшегося в 1986 году и продолжавшегося без малого десять лет. Не знаю, сколько раз за это время Павел Михайлович перевернулся в гробу. Когда галерея открылась снова, остались лишь картины – духа не было. И уже не будет. А ведь для подобных коллекций очень важно не только то, что именно вставлено в раму, но и где это произведение висит, рядом с чем и т. п. Для правильного восприятия важна «рука хозяина», если она была. Особенно, когда раньше среди всего этого торжества искусства жили живые люди, когда нынешняя галерея в прямом смысле слова была их домом.
Второй раз я ощутил чарующую домашнюю атмосферу, когда, тоже с отцом, шёл по уютным коридорчикам дворца Питти во Флоренции и остановился в маленькой гостиной, со стен которой на нас смотрели сразу пять работ Рафаэля (на самом деле их там восемь, но выделялись пять). А вокруг были стулья, диванчики и всякая домашняя утварь, нужная для повседневности. Рафаэль присутствовал здесь не для вздохов умиления, а просто – для красоты. И это лишь усиливало впечатление.
От Хартфорд-хауса я был вправе ожидать чего-то подобного. Именно в нём на протяжении всей своей 70-летней жизни Ричард Сеймур-Конуэй, он же 4-й маркиз Хартфордский собирал со всего мира произведения искусства, которые вместе с домом завещал своему внебрачному сыну – сэру Ричарду Уоллесу. Вдова последнего, собственно, и завещала всю коллекцию английской нации. Женщиной она была, судя по всему, умной, а потому в завещании выдвинула одно очень простое условие: ни один из предметов собрания ни при каких обстоятельствах не должен покидать стен Хартфорд-хауса, даже на время.
Весьма примечательно, что первозданности Палатинской галереи Питти мы тоже обязаны женщине – герцогине Анне Марии Луизе, завещавшей в 1743 году всех своих Рафаэлей, Тицианов, Рубенсов, Тинторетто, Липпи, Боттичелли и Веронезе с Ван Дейками городу Флоренции.
В коллекции Уоллеса также присутствуют два полотна Тициана, четыре – Рембрандта, три – Рубенса, четыре – Ван Дейка, двадцать два – Каналетто, есть там и Франс Хальс, и Мурильо, и Веласкес, и англичане вроде Гейнсборо и Рейнолдса, и французские художники. Ценители искусства вообще, а не только живописи, найдут там красивую мебель, фарфор, скульптуры, миниатюры, европейское и восточное оружие с доспехами и произведения из золота.
