– Какой буж? Кобу сказать? Вы это о чёб? – прогундела я.
– А ты скажи, скажи, – еще строже приказали переводчики и подтолкнули меня к Сандро, который как раз вывернул из-за угла, чтобы озадачить меня то ли арендой сварочного аппарата, то ли покупкой золотых рыбок.
И дальше я опять ничего не помню, кроме работы, – потому что на работе мы ни о чем не говорили, кроме работы!
Вот я всё время и думаю: нормальный я после этого человек или нет?
Самое обидное, что про него, про моего любимого и ненаглядного мужа теперешнего, я тоже ничего не помню.
Как он на меня смотрел? (нормально смотрел)
Как он был одет? (нормально был одет)
Как он попросил мой номер телефона? (при такой работе еще бы у него не было моего номера телефона)
Как мы в первый раз остались вдвоем? А мы вообще оставались вдвоем?..
Что-то же я должна помнить? Как – раз! – и выворачивает разговор совсем на другие рельсы; или вдруг становится понятно, что с завтрашнего дня ты будешь засыпать и просыпаться с улыбкой. Или, наоборот, становится страшно, потому что теперь на этого человека придется смотреть совсем другими глазами, и контролировать каждую фразу, и вообще… вносить коррективы в свое поведение.
А вот этого как раз и не было. Был просто хороший человек, очень профессиональный, очень внимательный, и всё с ним было легко и просто. А больше я ничего не помню.
Хотя нет, не совсем так. Я помню, как трогательно Сандро гордился тем, что для послепремьерного банкета он привез с собой вторую пару штанов – нерабочих, – и радостно мне их в день премьеры продемонстрировал. А на этих «выходных» штанах (приготовленных специально для банкета!) красовалось какое-то очень профессиональное пятно на колене. Я прямо видела, как на предыдущей премьере за пятнадцать минут до спектакля надо было что-нибудь срочно переносить, сгружать или чинить, поддерживая коленом… А может, это было две или три премьеры назад, а штаны так и остались лежать в гастрольной сумке.
Штаны эти я, конечно, уже спрятала: пятно с них не выводится (что не мешает моему Сашеньке называть их «выходными»). Они лежат рядом с моим голубым пиджаком, который тоже давно превратился в линялую тряпочку.
Dark designer. Генуя и Рим – первое знакомство
После десяти дней совместной работы последовала ежедневная двухмесячная переписка на английском. У нас была очень важная тема: работа. И еще одна важная тема: как мы устали, черт возьми, и зачем мы только связали свою жизнь с театром. Могли бы ведь работать в банке.
– Представляешь, – говорил мне Сандро, – мы бы в шесть вечера уходили домой. Каждый день. Всегда. И выходные!
– Да, – мечтала я, закрывая глаза, – и выходные, и регламентированный отпуск. И спать сколько хочешь.
– Кстати, – вдохновенно продолжал Сандро. – Приезжай, когда у тебя закончатся проекты. Италия – неплохая, в общем, страна.
– Вас Бунин дискредитировал, – сообщала я.
– Что? – удивлялся Сандро.
– Иван Бунин, – поясняла я. – Нобелевский лауреат.
– И что? Он плохо писал про Италию?
– Данте ваш, говорил, в бабьем шлыке.
– Не понял.
– Не бери в голову, просто русские ассоциации по поводу дантовской шапочки.
– Шапочка смешная, да. Не буду отрицать. Но это было примерно всё, что ему не понравилось в Италии?
– М-м-м-м, еще, кажется, эстетствующие болваны.
– У нас таких полно, – сразу соглашался Сандро.
– На самом деле Бунин про наших эстетствующих болванов говорил. Дескать, живет такой у себя в провинции, в Белёве под Калугой, и во Флоренции был всего одну неделю за всю жизнь. А сам твердит: «Я люблю во Флоренции только треченто
