Солнечный ход - страница 4
Вот уже девять месяцев
он никого не ел.
Белым почти что стал уже,
сгорбился, похудел.
По лбу его невинному,
словно великий Нил,
скорбь протекает смутная —
мог ведь, а не убил.
Вот он в точеном смокинге
с трапа крылатых фраз
сходит, бросая в ноги мне
пару брезгливых глаз.
Этот великий Пятница —
трезвенник и мудрец —
мне, как и прежде, нравится.
Держится! Молодец!
Бал литературы
(бесы)
Десять безумных веков
на наборном паркете.
Бал начинается.
Дайте ж, красавица, руку.
Скоро приедет палач
в золоченой карете.
И раз два три, раз два три,
раз два три, раз два три.
Бал начинается
и по кровавому кругу.
Ах, Александр Исаевич, не говори…
Вспомнят ли
первопричинную литературу
мутные витязи
праздничных будней России.
Бубном ударят по черепу
полускульптуру
с даунским взглядом
великого полумессии.
Бал начинается.
Войско стоит при параде,
в дряблой юфти
скрыв свои пролетарские ноги.
Ты насвисти-ка с обложки
старинной тетради
музыку гимна народа
с разбитой дороги.
Кольца спирали, чем дальше,
тем уже и уже.
Хуже не будет, казалось,
ведь не было хуже.
Страх из потемок души
выбирался наружи,
в ружья, в стволы,
в позабытые ликами рожи.
Ах, Александр Исаевич,
все же негоже
телеэкран декорировать
патиной меди.
Время давно почивать
на заслуженном ложе
в лаврах, на шкуре
облитого солнцем медведя.
Музыка грянет,
и цокнут смоленой резинкой
рваные полчища
литературных громил.
Будет цветочница бегать
с плетеной корзинкой
между мазурок
танцующих с небом могил.
Все бесконечное
проистекает впервые.
Все безусловное сказано тысячу раз.
Не зеркала, к сожалению,
стали кривые,
а перекрестья различных
сословий и рас
так изменили черты,
означавшие лица,
что не прочесть ни ума,
ни стремленья к уму.
Бал начинается —
оп-ца-ца, лан-ца-ца, дрица —
и предвещает грядущему веку чуму.
Шаркнет подошвой
по лаку наборных паркетов
новый начальник, вершитель,
наместник, стрелок,
словно сошедший с грунтовки
кровавых багетов.
Как безошибочно точен
в России пророк!
Нет. Не понять. Не поверить.
И не обознаться.
Не изменить. Не поправить.
Не выдержать штиль.
Только с затекших по горло
колен приподняться
и написать о правах обреченного билль.
Бал начинается.
Скоро потянутся в книги
странники мраморных станций
столичных метро.
Что там творится? Наверное,
снова интриги,
снова война и, наверное,
слово не то?
2000
Разговор о Риме
Давай с тобой про Рим поговорим.
А стоят ли могилы разговора?
Давай с тобой, как порох, воспарим
и вылетим, как гильза из затвора.
За пулей было сжато столько слов,
прощений, откровений
и проклятий,
что в бесконечность
выбилось число,
подхваченное эхом на закате.
Наш медный звон,
отброшен, словно тень,
от ужаса беззвучных воскресений.
И клонится к развязке судный день,
насквозь пронзенный
песенкой весенней.
Я шел из рима
Я шел из Рима в Иерусалим.
Каким по счету был сегодня Рим?
И кто его считал? Какой наукой?
Какой поэт укладывал в строфу?
Земля струила медленной разлукой
передо мной тарковскую траву,
как за ручьи удерживала реки,
спешащие исчезнуть по морям.
Я шел камнями в Рим,
из Рима – в Мекку,
к стене печали,
плакать по корням.
За веком век, как за самим собою —
незримый, словно солнце за луною.
Люди
Бог не скупился, когда раздавал
каждой душе по солнцу.
Он проникал и в дворец, и в подвал.
Он целовал незнакомцев.
В каждом зачатье Он третьим стоял
и наблюдал лукаво.
Всем до единого – крылья раздал,
всем до единого – право
ласточкой резать просторы небес
и говорить Словами.
Люди решили, что лучше без —
мы все сумеем сами.
Похожие книги
«Лефортово и другие» – пятая книга автора. В ней собраны большие поэтические произведения. Основа книги – поэма «Лефортово». О Москве, истории России, тюрьме, месте мыслителя во времени и социальной среде. Космический и земной взгляд на Россию и русского человека, на человека в бескрайнем мире, ограниченного условностями, законами, нравами.
Книга «На петле времени» Дмитрия Барабаша – поэтическая оценка настоящего с точки зрения вечного.Трудный вымысел мой несущественней уличной пыли. В сладком или, как в Ниле петляют иные миры, о которых боясь и смеясь на земле говорили всякий раз, когда плыли под черной водой корабли. Когда скат поднимал из песка иероглиф сознанья, нарисованный бликом восхода в хрустальной волне – на губах ощущалась улыбка всего мирозданья и всех будущих жизней, уж
«Солнечный ход» – четвертый поэтический сборник Дмитрия Барабаша.Автор ведёт порой скрытый, порой явный диалог с известными художниками и мыслителями прошлых столетий, вместе с ними иронизирует над догмами, весело перемигивается с великими, подхватывает и развивает их мысли и образы, поворачивает знакомые слова неожиданными гранями, обнаруживая их глубину и вечную актуальность.«Солнечный ход» – творческий отчет автора, подготовленный им к своему
1980-е. Холодная война стремится к кульминации, порождая немыслимые изобретения. Одно из таких сокровищ, корабль «Парящий», тонет и пропадает на десятилетия.Отголоски этого изобретения стали привычными, как мобильные телефоны. Это портативные стабилизаторы давления, вытеснившие акваланги. Пара подобных изобретений спасает от неминуемой гибели двух девушек, сброшенных за борт своего корабля, но спасение их ждёт не наверху, где светит солнце и ласк
Настоящая жизнь настолько стремительна и разнообразна, что мы сами начинаем задумываться не только о мере собственной жизни, но также о цене и смысле жизни людей. Нам хочется узнать о корнях нашей жизни. Истории и события большинства произведений не выдуманы автором. Всё имело место в реальной жизни. Многие герои указанных событий по сей день живут среди нас. Мы находимся с ними в одном измерении жизни. По разным уважительным причинам автор измен