Мы шли в молчании. Особой поклажи не было, если не считать пары наплечных сумок, которые несли Рахон и неразговорчивый илгизит. Первым вышагивал пятый подручный, за ним шла махари, я за ней, а замыкал шествие воин – так я решила его называть. Я прислушивалась к звукам этого подгнившего мирка, но тишину почти ничего не нарушало, несмотря на дневное время. Не было птичьих криков, не шуршал опавшими листьями зверь, даже ветра я почти не ощущала.
Не имея иного занятия, я углубилась в размышления. Впрочем, они были праздными. Я не обдумывала что-то важное, просто вспоминала слова Рахона о Каменном лесе. И чем больше думала, тем меньше понимала, что привлекает людей в таком покровителе, как Илгиз. Жалкие потуги его выглядели смешными рядом с деяниями старшего брата. Белый Дух создавал жизнь, его брат – лишь ее подобие. Я сомневалась, что здесь обитают существа хоть немного симпатичнее черына. Может, они и были разумны, но в это верилось с трудом. Впрочем, заботу о своих созданиях он все-таки проявил, натыкав столбов, которые поддерживали некий свод, не позволявший проникать в этот маленький мирок солнечному свету, а яркий свет местные твари не выносили, что показал пример с факелом. Однако без солнца чахли и умирали растения, а значит, однажды тут не останется ничего, кроме болот, тварей и каменных столбов. Неприятное место.
– Рахон, – позвала я пятого подручного. – Ты ведь не опасаешься существ, которые здесь обитают?
– Не опасаюсь, – ответил он. – Никому из нас, кроме тебя, они не страшны. На нас знаки Покровителя.
Акмаль полуобернулась и насмешливо поглядела на меня. Я лишь фыркнула, вновь не сраженная ее значимостью. Но мне вспомнилось иное, и потому следующий вопрос я задала уже махари:
– Почему ты хотела иметь много братьев, Акмаль?
Теперь она развернулась ко мне лицом, но не остановилась, а продолжала идти спиной вперед. Я пояснила:
– Ты говорила Эчиль, что сестры – ничто, ты хотела иметь много братьев. Почему? Тебя обижали и ты видела в них защиту?
Махари приподняла брови, а после рассмеялась. Теперь она вновь шла, глядя вперед, а я смотрела на ее затылок. Мне подумалось, что женщина не ответит, однако она заговорила.
– Не было глупцов, кто бы осмелился обидеть дочь великого махира. Ко мне относились с почтением. Все прислужники и воины склоняли головы, – закончила она со знакомой заносчивостью.
– Тогда почему?
Акмаль снова бросила на меня взгляд искоса.
– Да, я видела в братьях защиту, но не там, где ты думаешь, – сказала она. – Я – надежда отца, только я могу дать ему то, что он хочет. И если бы у меня были братья, то их бы воспитали как мою охрану. Они были бы лучше иных воинов, потому что нас бы связала кровь.
Кивнув ей в спину, я все-таки возразила:
– Я думаю, ты ошибаешься, Акмаль. – Она обернулась, и я продолжила: – Дети одного отца, и он делает выбор в пользу ребенка, который кажется ему наиболее полезным и нужным. Возвышает его, а остальным велит служить избраннику. Кто-то выполнит наказ, а кто-то затаит злобу. Ревность способна создать брешь в такой защите, соперничество и ненависть. То, о чем ты говоришь, возможно, но если не делать между детьми различия, растить на равных, вкладывая им в голову нужную идею. Но ты привыкла считать себя выше других, уверилась в великом предназначении и потому видишь в братьях прислугу, но не ровню. Нет, в таком случае рядом с тобой были бы враги, а не защита.
