Князь вышел из терема, чтобы глотнуть холодного воздуха и своим глазом окинуть застывшую природу. Почувствовать родную землю под ногами. Будто хотел, чтобы она ему сама хрустящей замёрзшей листвой, рассказала, чего ожидать. С заднего двора доносился лязг оружия и строгие окрики Ульва. Остромысл прислушался, но отвлекать его не стал, прошёл к забору и вышел на холм. Дорога по нему шла к городищу, петляла и ныряла в проулки. Сначала ему встречались большие, богатые дома с резными наличниками. Рачительные хозяева запасались дровами и утепляли коровники. Ниже ютились мелкие хижины, кое-как покрытые сверху соломой. Но и там хозяева как могли готовились к заморозкам: укладывали поверх соломы толстый слой дёрна, закрывали окна сеном и затыкали щели мхом, сушили песок, чтобы засыпать им подпол.
Князь заглядывал в каждый двор, в лицо каждого хозяина. «Перезимуете?» – спрашивал, хоть ни одной совсем непокрытой и худой продуваемой лачуги на своём пути не встретил. Мужики мрачно кивали, кивал им в ответ и Остромысл. Это его земля, его городище и его люди, нельзя отдать их морозу и волкам.
Под холмом в реке с деревянных мостков бабы полоскали белье. Остромысл обогнул их стороной и пошел крутым берегом Ольхи мимо зарослей облепихи. Там, между колючих кустов была тонкая тропка с горки прямо к воде. Сколько раз мальчишкой он по ней сбегал вниз, чтобы напитаться мудростью и силой, смыть тревоги и усталость. И даже взрослым мужем, уже воином, он не забывал наказ матери: после долгой дороги по чужой стороне он опускал в холодную воду ладони и понимал, что дома.
Набрав студëной воды, Остромысл плеснул в лицо, омыл шею. Пальцы свело от холода, он сжал их в кулак, наливающийся силой, и почувствовал, что всё может. Другой рукой зачерпнул горсть, напился, как вдруг услышал девичьи голоса. Они доносились по реке из-за кустов через хлопки белья по воде.
–– И вовсе Райнар не сердитый, – сказала одна девушка, – он ласковый…
–– Ласковый? – спросил второй голос с сомнением, и Остромысл сразу же узнал в нём Соловейку. – И ты совсем-совсем не боишься? Ну ты смелая! Хотя, я бы тоже не боялась! Я теперь смелость тренирую каждое утро.
–– Это как? Как парень – смелость?
–– А вот!
Послышался плеск воды, Соловейка с визгами и смехом забежала в ледяную воду, подобрав юбки сарафана и тяжелую косу. Вот отчаянная девка! Ходит на эту реку каждый день? Остромысл шагнул назад, не отрывая взгляда от девушки. Она пританцовывала, не слушая криков подружки, разбрызгивала воду вокруг себя, Остромысл сам не понял, как залюбовался. Такая она была весёлая и живая, как лесная птица, всё ей было нипочем: ни холод, ни жар, ни наказание. Князь смотрел на неё и сам будто напитывался жизнью, усталость и груз решений с него стекал вместе с водой по лицу. Шагнуть бы сейчас с весёлой задорной девчонкой в реку. Она бы взвизгнула и снова побежала.
Остромысл не помнил, какой Соловейка была, когда он в то утро вытащил её из воды. Наверное, испуганная, наверное, смотрела на него этими своими глазами. Какие они у неё? Он помнил только как она легла под его отцовскую карающую руку, и рубашка обтянула круглые ягодицы. Как она стояла у ритуальных костров вся в рябиновом соку и молоке. Но какой она была тогда… По плечам Остромысла пробежала судорога, захотелось увидеть её снова на своих руках в мокрой рубашке с прилипшими к щекам волосами.
