– Что?! – рявкнул полкан, его поза выдавала смесь возмущения и растерянности. – Охренели они там? Ладно, дело развалили, статей не будет, а как от заповедей отмазать? Люди не в курсе, что Боженька отнюдь не КПЗшные свечки вставляет. И нам платить, грешным.
Капитан мысленно перекрестился на отповедь:
– Самое интересное, это датировка первых шести дел – 1937 год. А потом я откопал еще двенадцать случаев, шесть от 59-го и шесть от 80-го года. И все они не раскрыты.
– Вот же блядь, – процедил Семеныч. У него в запасе было множество оттенков любимого междометия. Конкретно это означало, что он совсем раздосадован.
– Но как? – удивился Чагин, – маньяк три четверти века орудует? Он бессмертный что ли?
Марат пожал плечами и закусил губу.
– Вряд ли бессмертный, – сказал Семеныч, закуривая новую папиросу и отплевываясь частичками мундштука, оставшимися на языке, – скорее, мы имеем дело с хорошо законспирированный сектой, ведущей корни еще со времен Октябрьской революции. Или от гэбни сталинской. Они жертву приносят, а может и послание оставляют. Кому только?
– Если это послание, адресат его получает, – неожиданно для себя сказал Родион.
– Поделись.
– Я был сегодня в Доме с атлантами, и его хозяин показался мне человеком из XIX века. Буквально.
– И что он сказал?
– Сослался на конкурентов, но не утверждал. Я оставил ему контакты.
– Понятно, хрен чего дождешься от аристократов этих, – буркнул Семеныч, – а дом тот… я заходил, точнее, у двери постоял, и… – ежик редких волос на его маковке зашевелился.
– Сердце у дома билось? – выпалил Чагин.
– Да, гул странный из-под земли шел, не метро, другое что-то.
– Скверно, – резюмировал Марат, – товарищ полковник, боюсь, мы не потянем. Дело сложное, многослойное, как хренова луковица.
– Не потянем, – согласился Семеныч, бухнув кулаком по столу, – чертовщина тут замешана, увы неподотчетная, поэтому работаем по старому плану. Максимум фактов до пятницы, все подшиваем и спихиваем дело на прокурора, пусть федералы работают.
– Поспать не получится, – уныло заметил Марат.
Глаза полкана, светящиеся скептическим умом, приобрели циничное выражение.
– Уголовный розыск имеет иммунитет перед государством в вопросах охраны труда. К ночи четверга дело должно быть подшито в логическом и хронологическом порядке. На тебе, Марат, архивы. В выходные отоспишься. Родион – Солянка, родная. По коням.
Лейтенант размышлял, сказать ли о странном разговоре с Аней, но побоялся выставить себя дураком, и промолчал. Хотя мог передать ее слова с протокольной точностью. Марат сидел на диване, мечтая о прохладном душе, а Семеныч смотрел в пол, убеждая себя, что вечером точно позвонит жене.
Родион вышел из отделения под хмурое небо, по правую руку высилась церковка. Перед ней, как перед бетонной иконой, несколько прихожанок с шерстяными платочками на голове перебирали деревянные четки, клали поклоны. Ангелы и святые провожали Чагина взглядами со стен, колокольный звон бил ему в спину. Звучал так же, как Дом с атлантами, только колокола в том месте будто перевернутые, а здесь звон чистый.
Родион достиг улицы Казакова, и в этот момент солнце окончательно обесточилось. Снежинки, мелкие и колючие, застучали по карнизам, укладывались одна к одной, кладкой кирпичной. Чагин, застегнув куртку по самый нос, спешил домой, и люди вокруг тоже спешили. Они часто задевали встречных полами пальто, злобно оглядывались им вслед, и шмыгая простуженными носами, бубнили невнятное. Похожие, все от одной плоти, но бесконечно чужие, не узнающие себя в лицах, и потому проклинающие друг друга на чем свет стоит.
