– Спасибо, что пришел.
– Спасибо, что позвали. Уже и не надеялся.
– Да, замотались…
Повисает неловкая для меня пауза длиной примерно с километр.
– Так чего ты хотел, Митя? – спрашивает Егор.
– А, вот так построим разговор?
– Хорошо. Как ты хочешь построить разговор?
– Я напомню, – говорю я и чувствую, что мой голос начинает дрожать, – что месяц назад ты ко мне пришел и говорил, чего хочешь ты, и что за это получу я.
Типок сбоку хмыкает. На меня по-прежнему не смотрит.
– И там была должность в вашей телекомпании. И… много чего еще.
– Окей, – говорит Егор. – Получается, мы тебя обманули.
– Я этого не говорю, – торопливо говорю я.
– Давай я объясню, – говорит типок. – К тебе вопросов никаких нет.
– И на том спасибо.
– Но сейчас твоя заметка как мертвому припарка. Эти выборы Олежка просрал. Он бухает. Шансов ноль. Мы его уже не мочим. Через две недели он будет в Швейцарии. Или где угодно. Собственно, похуй. Вопрос по нему решен.
– Вопрос по мне не решен.
– Ну, смотри, – снова Егор. – То, что мы тебе обещали, мы сейчас не можем дать. Форс-мажор. Месяц назад никто не знал про Володина. Так что, старик… Мы сами тут сидим и не знаем, где будем после выборов. Расклад поменялся.
– Что-нибудь будете? – ласково спрашивает официантка в блузке с вырезом, наклоняясь ко мне. Я смотрю на Егора, он кивает.
– Пиво, пожалуйста.
– Обидно, да? – говорит типок, когда официантка отходит. – Смотреть можно, трогать нельзя.
Егор начинает оглушительно, совершенно по-лошадиному ржать.
Вот уже час я смотрю на нее как на дочь, и мне это начинает надоедать.
Мы сидим в привычном помещении без окон, много кожи, много маленьких лампочек, стол с едой и столик с зеркалом. На ней какая-то одежда, но я смотрю не на одежду. Оливковая кожа, волосы сзади собраны в хвостик, полные красные губы, крупноватый нос, блестящие темные глаза. Волоски на руках. Начало грудей. Голый живот. Белые носочки. Я что-то говорю. Она смеется.
– Так ты здесь работаешь?
– Подруга работает, она администратор зала.
– Зала?..
– Это там, – она показывает за спину, – я оттуда пришла!
Смеется. Зубы красивые, крупные, белые, ровные. Розовый язычок мелькает между зубами.
– А я оттуда, – машу в направлении потолка, – и туда.
Показываю вниз, на ковер.
– Ты смешной! И милый.
– Ты хорошая, – говорю я.
– Я обычная.
– Не спорь, я умею отличать, хороший человек или плохой. Или добро от зла. Тебе сколько?
– Я не помню. Чем занимаешься?
– Будешь еще?
Мы вынюхиваем по дорожке. Она пристукивает трубочкой.
– Осторожно! Это очень дорогая трубочка теперь, – шучу я.
– Так чем ты занимаешься?
– Я мужчина, – говорю я, – ты девушка. Чем мы тут занимаемся?
– Не знаю…
– Иди сюда, – говорю я.
Она послушно поднимается со своего кресла и встает передо мной. Невысокая. Даже сидя, я смотрю ей в вырез. Она подходит ближе. Я сжимаю ее ноги своими коленями. Пальцами берусь за края ее блузки, тяну вверх. Выпрыгивают грудки – небольшие, с маленькими розовыми сосками. Она гладит меня пальцами по затылку. Слышу, как она дышит. Все так серьезно. Я беру в рот сосок, чуть сжимаю зубами. Она вцепляется мне в затылок, ее ноготь впивается мне в кожу.
– Ты что делаешь, сука!
– Что-о?!
Она вырывается, я хватаю ее под колени и валю на ковер.
– Тебе не нравится, что я назвал тебя сукой? Прости, солнышко! Прости, милая! Лежи, с-сука!
Она пытается кричать. Я зажимаю ей рот. Музыка становится громче. Some! Body to lo-ove! Some! Body to lo-ove! Перед глазами мелькают желтые и красные пятна. Я проваливаюсь куда-то.
