– Что это за звук?
Я потупилась.
– Простите. На нервной почве желудок взбунтовался.
По купе пополз характерный запах, Андрей смутился. Я положила поросенка прямо на кулек с прекрасной белорусской едой и уставилась на таможенника с выражением горячей бескорыстной любви во взоре. И тут Роджер опять громко испортил воздух.
– Эй, да это мумия безобразничает, – изумился Андрей, – значит, она живая и обязана иметь паспорт.
– Чучело иногда выпускает воздух, который скапливается внутри, – объяснила я, – это естественный процесс.
Не говоря ни слова, Андрей вышел в коридор, я перевела дух, схватила кулек с сыром-индюшатиной-творогом-сметаной, запихнула его под подушку, навалилась на нее спиной и замерла. До ушей долетело попискивание, затем прорезался негромкий голос таможенника:
– Николай, совет нужен. В вип-вагоне баба, россиянка, с ней чучело свиньи. Оно странное, теплое, дышит, пердит, но ведет себя, как покойник. Нет, не пил я ничего. Свин лежит, не шевелится, пассажирка его трясет, он молчит. Нет, не ветчина, не колбаса, он в шубе. Но она не свиная, скорей уж собачья или овечья, кудрявая. Нет, я не ел грибы, которые Оля вчера насобирала. Это не свинья в пальто, оно не снимается, типа шкура. Может, ты сам Нинкиных суточных щей похлебал и теперь не способен понять, че тебе втолковывают? Оно чучело! Так баба говорит. На батарейках! Ща спрошу.
Андрей заглянул в купе.
– Ваша свинья какого производства? Кто ее сделал?
– Человек, – заулыбалась я, – таксидермист.
– Страна какая? Германия? США? Франция?
– Россия, – уточнила я, – только наши люди могут создать истинный шедевр.
Андрей пропал из виду. Через минуту я опять услышала, как он ведет тихий разговор:
– Николай! Кабан российский. Его сделал таксист. Откуда я знаю! Может, у шофера хобби такое идиотское. Ща!
Таможенник снова вошел в купе.
– Год смерти свиньи уточните.
– Одна тысяча восемьсот девяностый, – выпалила я первое пришедшее на ум число.
– Антиквариат! – подпрыгнул мужик. – Предъявите бумаги, разрешающие вывоз старины.
Я захлопала ресницами и мигом поняла, что надо сказать.
– Вы о чем? Разве тысяча девятьсот восьмидесятый год древность? Боже! Намекаете, что я старуха Изергиль?[3]
– Откуда старуха? – не допер Андрей. – Из какого города? Ергиль? Бабушка следует с вами? Позовите ее! Во время таможенного досмотра пассажиры должны находиться на своих местах.
– Я путешествую одна, – заверила его я.
– Старуха из Ергиля – ваша соседка? – не утихал Андрей.
– Она давно умерла, – вздохнула я.
– Провозите ее тоже как чучело? – насторожился офицер. – Предъявите мумию.
– Извините, я просто неудачно пошутила, – забормотала я.
– Какой год изготовления свиньи? – насупился Андрей. – Уточните медленно и четко.
– Тысяча девятьсот восьмидесятый, – повторила я.
Дознаватель выскользнул в коридор.
– Николай! Кабан современный. Ясно.
Послышались тяжелые шаги, скрип двери соседнего купе и бас Андрея:
– Алкоголь, сигареты имеются?
Я шумно выдохнула, закрыла дверь и весело произнесла:
– Роджер, таможня ушла, полиции нет!
Поросенок вскочил и кинулся меня целовать, я погладила его.
– Ты умница, самый прекрасный мини-пиг на свете, а уж какой мудрый! Просто нечеловечески сообразительный поросенок.
Роджер заурчал, потом начал рыться носом под подушкой.
– Ах ты хитрец, – засмеялась я. – Хочешь кусочек сыра?
Роджи тихо взвизгнул.
Я вытащила пакет.
– Ну и чем ты предпочитаешь полакомиться? Сыром или, может, творожку откушаешь?
