За чаем, который подали служанки, разговор шел о матери Дайюй, о ее болезни, лекарствах, о похоронах. Бабушка опечалилась и сказала Дайюй:
– Я так любила твою мать, больше всех дочерей, а вот видишь, пережила ее и даже не смогла увидеться с ней перед смертью. Это такое горе для меня!
Она взяла Дайюй за руку и разрыдалась. Насилу ее успокоили.
Изысканные манеры маленькой Дайюй не могли скрыть ее болезненного вида и вялости движений. Посыпались вопросы:
– Какие ты принимаешь лекарства? Неужели ничего не помогает?
– Я никогда не отличалась крепким здоровьем, – отвечала Дайюй. – С тех пор, как помню себя, всегда принимала лекарства. Самых знаменитых врачей ко мне приглашали. И все напрасно. Когда мне было три года, забрел к нам однажды буддийский монах, с коростой на голове, и посоветовал родителям отдать меня в монастырь. Но они и слышать об этом не хотели. Тогда монах сказал, что есть еще способ вылечить меня: запретить мне плакать и видеться с родственниками, кроме отца и матери. Монах этот был сумасшедший, и никто не внял его речам. А сейчас я все время принимаю пилюли из женьшеня.
– Вот и хорошо, – произнесла матушка Цзя, – я велю приготовить побольше этого лекарства.
В этот момент послышался смех и кто-то сказал:
– Выходит, я опоздала! Не успела даже встретить гостью из дальних краев!
«Здесь все так сдержанны, – подумала Дайюй, – кто же дерзнул вести себя столь бесцеремонно?»
И тут из внутренних покоев в сопровождении нескольких служанок, молодых и старых, появилась очень красивая женщина. Наряжена она была как сказочная фея, расшитые узорами одежды сверкали. Волосы, стянутые узлом, были перевиты нитями жемчуга и заколоты пятью жемчужными шпильками в виде фениксов, обративших взоры к сияющему солнцу, на шее – ожерелье с подвесками, изображающими свернувшихся в клубок золотых драконов. Атласная кофта, вытканная яркими цветами и золотыми бабочками. Поверх кофты – накидка из темно-серого, отливающего серебром, набивного шелка и креповая юбка с цветами по зеленому полю. Глаза чуть раскосые, брови – ивовые листочки. Во всем облике женщины чувствовалась легкость и стремительность, густо напудренное лицо было добрым, на плотно сжатых алых губах играла едва заметная улыбка.
Дайюй поспешно поднялась ей навстречу.
– Ты ее, конечно, не знаешь? – спросила госпожа Цзя. – Это наша «колючка», или «перец», как говорят в Цзиньлине. Зови ее Фэн-колючка, или Фэнцзе.
Дайюй растерялась, она не знала, как обратиться к красавице, и сестры пришли ей на помощь.
– Это жена твоего второго двоюродного брата Цзя Ляня.
Дайюй никогда не видела этой женщины, но от матери часто слышала, что Цзя Лянь, сын старшего дяди Цзя Шэ, женился на племяннице второй тетки, урожденной Ван, что племянницу эту с самого детства воспитывали как мальчика и дали ей школьное имя – Ван Сифэн.
Дайюй с улыбкой приветствовала молодую женщину и назвала ее «тетушкой».
Фэнцзе взяла Дайюй за руку, внимательно оглядела, усадила рядом с матушкой Цзя и сказала:
– Бывают же, право, в Поднебесной такие красавицы! Впервые вижу! В ней больше сходства с отцовской линией, чем с материнской! Не удивительно, что вы так скучали по ней! Бедная моя сестричка! Так рано осиротела!
Она поднесла к глазам платок и вытерла слезы.
– Только я успокоилась, а ты опять меня расстраиваешь, – упрекнула ее матушка Цзя. – Да и сестрицу тоже. Она и так устала с дороги! Здоровье у нее слабое. Поговорила бы о чем-нибудь другом!
